Пять минут до любви
Шрифт:
Я почувствовала новый толчок боли. Спазма сдавила горло и стало очень больно дышать. Боль была настолько сильной, что я почувствовала: еще немного, я разверну руль и на полной скорости врежусь прямо в стену этого казино. И мир навсегда померкнет в моих глазах. Желание было столь сильным, что я вцепилась пальцами застывшей руки в жесткую обивку руля, оставляя на темном пластике царапины…. Я сломала ноготь до крови, но это помогло мне удержать себя в руках и прийти в сознание — полностью. Да, я действительно села в эту машину только для того, чтобы разбиться. Я рассчитывала, что разобьюсь, потому что садилась за руль второй раз в жизни. Да и то — в первый раз со
Я медленно опустила стекло. Оно поползло вниз с чавкающим, противным скрипом. Я поймала себя на мысли, что не заметила, к какой машине я метнулась, куда села. Что это за машина? Жигули? иномарка? Что бы ни было, она старая и разбитая.
Что со мною произошло? Помнится, я метнулась к машине только для того, чтобы скрыться от боли. Боль гналась за мной отовсюду, впиваясь раскаленными иглами в мое израненное тело. Я бежала по темным, пустынным коридорам дворца, сопровождаемая громкими звуками музыки и удивленными лицами охраны. Эта машина принадлежала моему оператору. К счастью, он стоял рядом с ней. Я попросила одолжить ключи, сказала, что уеду с концерта рано потому, что очень устала и еще потому, что не могу больше оставаться. И пообещала вернуть машину утром в целости и сохранности.
Мой оператор удивился тому, что я умею водить. Но, так как не терял надежды оказаться однажды в моей постели, то просьбу удовлетворил. Я вскочила в машину, лихо включила зажигание и на скорости сто двадцать километров в три часа ночи рванулась в темноту для того, чтобы найти подходящую стену или столб и разбиться. Удивленный и встревоженный оператор что-то громко кричал, размахивая руками, мне вслед… дальнейшие полчаса расплылись в моей памяти в сплошную дорожную полосу, размытую так и не пролившимися слезами. Я испытывала настолько сильную боль, что плакать не могла. Мне казалось: если что-то и прольется из моих глаз, то это будет кровь. И я умру от потери крови. Я хотела умереть… Жесткая лента ночной дороги уносила меня вдаль, далеко от себя, вместе с черной и запекшейся внутри меня болью.
Помню, как совершенно онемевшая и потерявшая чувствительность ко всему я смотрела по сторонам, и мелькающие огни ночи казались мне очищающими кострами. Именно в тот момент я похоронила часть своей души навсегда. И дело было даже не в мучительном желании умереть, а в том, что когда я кружила по ночному городу, крепко сжимая в руках руль, я понимала ясно и отчетливо, что часть моей души умерла навсегда, и я мечусь по городу, чтобы похоронить ставшую пустой оболочку. Мертвые не возвращаются. Никогда.
Не замечая времени, я остановилась возле светофора на перекрестке и именно тогда заметила приближающуюся к моей машине темную тень. Вернее, две темных тени. А потом рассмотрела чуть поодаль силуэт патрульной машины. И яркие блики включенной мигалки. Пост Гаи. Именно этого и следовало ожидать. Чужая машина, отсутствие доверенности или водительских прав, плюс лицо — как у обколотой или пьяной. В довершение ко всему, я чувствовала, как сдали мои нервы и, словно смывая все преграды на пути своем, по моему лицу хлынул обильный, обжигающий поток слез. Оставляющий на моей коже — вязкие соленые разводы, а на коленях — тяжелые капли.
В стекло постучали. Еще до первых вопросов я поняла, что вызываю у них подозрение. Это было более чем ясно. Мое лицо было залито слезами, и я представляла, как жалко и странно выгляжу по стороны. Размазанный грим — подтеки туши и румян, размазанная помада, сломанный ноготь на руке, сбившееся платье, блуждающие глаза. Наконец, они решили прервать молчание.
— Это ваша машина? — спросил один из них, тот, который был ближе.
Все внутри меня оборвалось и то, что это конец, подсказывали соленые потоки, лившиеся по моему лицу. Оба они разглядели, что я плачу, и это повергло их в шок. Все — таки мужчины (даже сотрудники ГАИ) плохо переносят женские слезы.
— Вы плачете? — сказал второй.
— Плачу.
— Вам плохо? Вызвать скорую?
— Нет. Мне плохо, но скорую не надо.
Оба растерянно замолчали, потом первый повторил:
— Это ваша машина?
Сверхчеловеческим усилием воли я постаралась взять себя в руки. И положилась полностью на волю судьбы. Будь что будет. Я сказала абсолютно спокойным голосом.
— Машина принадлежит телеканалу, на котором я работаю.
После этих слов задавший вопрос стал присматриваться ко мне более пристально, потом сказал:
— Покажите документы.
Дальше — снова невообразимое. Я протянула руку и открыла специальный ящик, предназначенный для документов. К моему счастью, там лежали какие-то бумажки и техпаспорт. Оба внимательно изучали их минут пять. В эти минуты я абсолютно ничего не чувствовала. Наконец мне вернули документы обратно.
— Да, действительно. По доверенности машиной могут пользоваться все сотрудники телеканала. Пожалуйста, ваше удостоверение.
Я обратила внимание на то, что в речи сотрудника Гаи впервые появилось слово «пожалуйста». Это было очень хорошим признаком. Показать удостоверение было совсем легкой задачей. Я открыла свою сумочку (к счастью, мне хватило мозгов ее не потерять), достала журналистское удостоверение и закатанный в пластик пропуск на концертное мероприятие. Они внимательно изучили и то, и другое. Потом кто-то сказал:
— Это вчера показывали вашу передачу?
— Мою.
— Значит, поэтому мне ваше лицо показалось таким знакомым! Я же знаю, что где-то вас видел! ВЫ еще там интервью брали…
— Да, брала.
— А что вы делаете здесь в такой час?
— Возвращаюсь домой после концерта. Впрочем, концерт еще не закончен, но я раньше ушла.
— Вы уверенны, что с вами все в порядке?
— Да, это просто личные неприятности.
— Как это глупо — доставлять такой женщине неприятности! Такие женщины, как вы, не должны плакать!
Этот переход был настолько забавен, что даже вызвал легкую улыбку на моих губах. Когда я отъехала от проклятого места, я не чувствовала ни рук, ни ног. Все омертвело и куда-то ушло. Даже желание смерти. Мне больше не хотелось умирать. В казино, оставленном за спиною, старая проститутка в синем платье продолжала выдувать кольца табачного дыма, с философским спокойствием уставившись в слепое окно.
Я развернулась и медленно поехала домой.
— Как ты себя чувствуешь?
Я открыла глаза. Горло свела резкая боль. Я ничего не могла ответить. В концертном дворце были огромные окна. В фойе зажигались и гасли огни. За спиной громкие звуки музыки падали в пол — на сцене еще настраивали аппаратуру для концерта. Там же в фойе, находившемся за моей спиной, было много людей. В воздухе сливались визгливые голоса, запах разлившегося спиртного, табачный дым и скрип стульев в буфете. Люди толпились в проходах, люди бегали вокруг, и было страшно холодно потому, что бесконечно хлопали входные двери.