Пять поросят
Шрифт:
Анджела Уоррен покачала головой.
— О нет, только не Филип.
— В чем же тогда дело?
Анджела задумчиво сказала:
— Знаете, как бывает, когда вдруг вам вспоминается то, что произошло много лет назад? Я объясню, что я имею в виду. Однажды, когда мне было одиннадцать лет, я услышала историю. Никакого смысла в ней в ту пору я не уловила. Эта история меня не обеспокоила, и я ее тотчас забыла. Мне и в голову не приходило, что когда-нибудь я снова ее припомню. Но года два назад, присутствуя на каком-то концерте, я вдруг припомнила эту историю и так удивилась, что даже произнесла вслух: «Вот теперь я поняла смысл этой глупой истории про рисовый пудинг»,
— Я понимаю вас, мадемуазель, — сказал Пуаро.
— Значит, вы поймете и то, что я собираюсь вам рассказать. Однажды я остановилась в гостинице. Когда я шла по коридору, одна из дверей открылась, и из номера вышла знакомая мне женщина. Это был не ее номер, что сразу отразилось на ее лице, когда она меня увидела.
Точно такое же выражение лица было у Кэролайн, когда однажды ночью она вышла из комнаты Филипа Блейка в Олдербери.
Она наклонилась вперед, жестом опередив слова, готовые сорваться с губ Пуаро.
— В ту пору я этого, конечно, не поняла. Я во многом уже разбиралась — в моем возрасте девочки все знают, — но связать это с действительностью не сумела. Кэролайн, выходящая из комнаты Филипа Блейка, была просто Кэролайн, выходящая из комнаты Филипа Блейка, не более того. С таким же успехом она могла выйти из комнаты мисс Уильямс или из моей комнаты. Но зато я заметила выражение ее лица, ибо оно было странным — я никогда ее такой не видела и поэтому ничего не поняла. Я не понимала ничего до тех пор, пока, как я уже сказала вам, ночью в Париже не увидела то же самое выражение на лице совсем другой женщины.
— То, что вы рассказали мне, мисс Уоррен, — задумчиво заметил Пуаро, — уже само по себе удивительно. Сам Филип Блейк дал мне понять, что он всегда недолюбливал вашу сестру.
— Я знаю, — сказала Анджела. — Но так или иначе, я видела это собственными глазами.
Пуаро медленно кивнул. Еще в разговоре с Филипом Блейком он почувствовал какую-то фальшивую ноту. Эта преувеличенная враждебность к Кэролайн — она казалась какой-то неестественной.
Ему припомнились слова Мередита Блейка: «Очень был недоволен, когда Эмиас женился, не бывал у них больше года…»
Значит, Филип давно любил Кэролайн? А когда она вышла замуж за Эмиаса, его любовь к ней превратилась в ожесточение и ненависть?
Да, Филип был чересчур резок, чересчур предубежден. Пуаро видел его перед собой — бодрый, преуспевающий делец, обладатель площадки для гольфа и дома в ультрасовременном стиле. Какие же чувства испытывал Филип Блейк шестнадцать лет назад?
— Может, я чего-то не понимаю, — говорила Анджела Уоррен. — Видите ли, у меня нет опыта в любовных делах — со мной ничего такого не случалось. Я рассказала вам про Кэролайн и Филипа на тот случай, если вдруг это может оказаться полезным и иметь прямое отношение к делу.
Книга вторая
Рассказ Филипа Блейка
Предваряющее письмо
Уважаемый мсье Пуаро!
Выполняю свое обещание и посылаю Вам описание событий, имевших отношение к смерти Эмиаса Крейла. Должен предупредить, поскольку прошло много лет, я мог кое-что подзабыть, но я старался написать все, что сохранилось у меня в памяти.
Искренне Ваш,
Филип Блейк.
Изложение событий, которые привели к убийству Эмиаса Крейла:
19 сентября…
Моя дружба с покойным началась еще в детстве. Мы жили по соседству, и наши родители были в очень хороших отношениях. Эмиас Крейл
Если исходить из того, что я так давно знал убитою, я считаю себя вправе дать квалифицированные свидетельские показания в отношении его характера и взгляда на жизнь в целом. А посему прежде всего должен заявить всем кто хорошо знал Эмиаса Крейла, что мысль о его самоубийстве совершенно абсурдна. Крейл никогда бы не стал покушаться на собственную жизнь. Он слишком ее любил! Утверждения защиты во время процесса о том, что Крейла мучили угрызения совести и что в припадке раскаяния он выпил яд, представляются смехотворными для всех, кто его знал. Избытком совести Крейл, я бы сказал, не отличался, равно как и склонностью к меланхолии. Более того, он и его жена были в плохих отношениях, а потому не думаю, что он терзался сомнениями по поводу развода, ибо считал свой брак крайне неудачным. Он был готов взять на себя финансовое обеспечение жены и ребенка и, я уверен, ни в коем случае не позволил бы себе скупиться. Он вообще был человеком щедрым, а также отзывчивым и мягкосердечным. Он был не только великим художником, но и человеком, который имел много верных друзей Насколько мне известно, врагов у него не было.
С Кэролайн Крейл я тоже был знаком много лет. Я знал ее еще до замужества, когда она приезжала в Олдербери в гости. В ту пору она была довольно привлекательной девицей несколько неврастеничного склада, отличавшейся несдержанностью и, безусловно, нелегкой для совместной жизни.
Свои интерес к Эмиасу она с самого начала не стала скрывать. Он, по-моему, не был особенно в нее влюблен. Но им часто приходилось бывать вместе, а поскольку она была, как я уже сказал, внешне весьма привлекательной, то в конце концов состоялась помолвка.
Близкие друзья Эмиаса Крейла отнеслись к идее его женитьбы несколько настороженно, ибо считали, что Кэролайн ему не пара.
Это вызвало некоторую натянутость отношений между женой Крейла и его друзьями, но Эмиас был верен друзьям и не собирался расставаться с ними. Через несколько лет мы возобновили с ним прежние отношения, и я стал частым гостем в Олдербери. Должен добавить, что я даже согласился быть крестным отцом его дочери Карлы. Это доказывает, я думаю, что Эмиас считал меня своим лучшим другом, и дает мне право говорить от имени человека, который уже не может высказаться сам.
Что касается событий, о которых меня просили написать, то я приехал в Олдербери, как свидетельствует мой старый дневник, за пять дней до случившегося. То есть 13 сентября. И тотчас же почувствовал, что атмосфера в доме напряженная. У них также гостила мисс Эльза Грир, портрет которой Эмиас в это время писал.
Я увидел мисс Грир впервые, хотя уже слышал о ее существовании. Эмиас целый месяц восторженно рассказывал мне о ней. Он встретил, по его словам, необыкновенную девушку. Он говорил о ней с таким энтузиазмом, что я, шутя, сказал ему: «Берегись, старина, не то ты снова потеряешь голову». Он ответил, чтобы я не говорил глупостей. Он просто пишет ее портрет. А она лично его мало интересует. «Расскажи это другим! — ответил я. — Я уже не первый раз слышу от тебя такое». «На этот раз все будет иначе», — возразил он, и я несколько цинично заметил: «У тебя всякий раз по-другому». Тогда Эмиас почему-то забеспокоился, заволновался и сказал: «Ты не понимаешь. Она еще совсем молодая. Почти ребенок». И добавил, что у нее очень современные взгляды и что она совершенно лишена устарелых представлений. «Она откровенна, естественна и абсолютно бесстрашна», — сказал он.