Пять президентов
Шрифт:
Сказать, что жизнь потеряла для него смысл, было нельзя, потому что, получая много денег, он зачем-то копил их, вероятно надеясь на какие-то изменения в своей судьбе. Но откуда они могли прийти, эти изменения, не знал сам Господь Бог.
Итак, он шёл по ночному городу без всякого страха, заботясь о том, чтобы точно и быстро выполнить приказание Дорона. Он понимал, что случилось что-то сверхисключительное, если генерал в собственном доме не может говорить вслух, но не хотел и не умел связывать неприятности шефа с отключением электроэнергии во всём городе, с погружёнными в темноту улицами с вспыхнувшими, как эпидемия, грабежами, с хаосом, который
…Гард спал без сновидений — вероятно, потому, что у него были крепкие нервы, хотя и очень нервная работа. Ещё покойный учитель Гарда, небезызвестный Альфред-дав-Купер, говорил: «Сыщику по горло хватает реальных кошмаров, чтобы ещё видеть их во сне!»
В прихожей маленькой квартирки Гарда, состоящей всего из трёх комнат, стоял упакованный чемодан, который оставалось только взять в руки, чтобы выкинуть из головы всякие мысли о службе, заботах и кошмарах. Всё, что делал Гард, он делал обстоятельно, и потому он предпочёл заранее уложить чемодан, хотя утром у него было бы достаточно времени до самолёта. Билет был в кармане, такси подали бы точно в указанное время, а спать позже семи утра Гард всё равно не мог, даже если ложился глубокой ночью.
«Ах, чёрт возьми! — подумал он за минуту до того, как заснуть. — Чёрт возьми, дождался-таки первого дня отпуска!..» — и блаженство, разлившись по всему телу, окончательно освободило Гарда от служебных дум. Когда он погасил свет и закрыл глаза, ему тут же замерещилось море, и аккуратная вилла на самом берегу, и безмятежность, и счастье неведения, и желанность безделья.
Проснулся он от осторожного стука в дверь и тут же понял, что проснулся: во сне ему никто постучать не мог, так как Гард не знал, что такое сновидения. Он прислушался. Стояла мёртвая тишина, и первой мыслью его было: «Неужели служба?» — хотя странно, что посыльный стучит в дверь, вместо того чтобы позвонить. Померещилось? Увы, всегда, когда мы только произносим это слово, все стуки немедленно повторяются, чтобы услышавший их мог сказать сам себе: «Нет, не померещилось».
«И вряд ли со службы», — ещё подумал Гард, поскольку в полицейском управлении прекрасно знали его телефон.
Он дёрнул шнурок бра, но свет почему-то не зажёгся. Тогда он встал, ощупью добрался до выключателя, но лампа под потолком всё равно не зажглась. А стук уже стал более резким и настойчивым.
Тогда Гард достал из письменного стола браунинг, набросил на плечи халат, сунул оружие в карман и уже перед тем, как двинуться к двери, глянул на фосфоресцирующие стрелки часов. У Гарда давно выработалась привычка смотреть на часы всякий раз, когда он просыпался ночью: а вдруг потом для кого-нибудь это окажется важным, и когда тебя спросят, что было в три часа ночи, когда ты проснулся, и ты ответишь, что ничего не было, кроме тишины, кто-то сделает вывод, что убийство произошло не в это время, а раньше или позже, и это поможет уличить убийцу.
Итак, часы показывали начало четвёртого. Гард подошёл к дверям и повернул замок. Спрашивать «кто там?» было бессмысленно. Грабители обычно не стучат, а открывают дверь отмычкой. Убийцы стреляют в окна, а достать окно гардовской квартиры, находящееся на втором этаже, им ничего не стоило, если взобраться на любое из трёх деревьев, растущих прямо перед домом. Полиция была Гарду не страшна, друзьям он был всегда рад, а просители так поздно не приходят по пустякам.
Дверь открылась, в переднюю стремительно вошёл человек, быстро произнёс: «Закройте дверь, пожалуйста» — и щёлкнул фонариком, направив его не на Гарда, а на своё лицо.
— Я Дитрих, секретарь Дорона. Простите за беспокойство, Гард. У меня поручение от генерала.
— К сожалению, — сказал Гард, — в квартире перегорели пробки…
— Вы ошибаетесь, — прервал его Дитрих. — Электричество выключено везде.
— Вот как?!
— Гард, Дорон хочет вас видеть.
Комиссар полиции ничего не ответил, а лишь молча взял Дитриха под руку и провёл в гостиную. Фонарь, который Гард взял из рук Дитриха, осветил кресло.
— Присядьте, мне неловко говорить с вами в таком виде.
Через три минуты, наскоро одевшись. Гард вошёл в комнату к Дитриху. Сев в кресло напротив, он прикрыл глаза и произнёс:
— Так я вас слушаю, Дитрих.
— Я уже сказал, комиссар, — повторил Дитрих, — генерал…
— Он не мог прислать за мной хотя бы завтра днём?
— Вероятно, нет.
— Очень жаль, — сказал Гард. — Завтра днём я был бы отсюда очень далеко…
Дитрих не оценил шутки и серьёзно сказал:
— Я думаю, Гард, мне пришлось бы ехать за вами даже на край света. Как я понял, вы так нужны Дорону, что мне ведено без вас не возвращаться.
Гард закурил предложенную Дитрихом сигарету и задумался. Было похоже на то, что отпуск повисает на волоске: от Дорона пока ещё никто не получал пятиминутных заданий, если они не сводились к производству одиночного выстрела из-за угла.
— Хорошо, — сказал Гард. — Мне нужно переодеться. Моё управление не должно знать об этой встрече?
— Нет, — коротко ответил Дитрих.
— Отлично, — сказал Гард.
В спальне, где он переоделся, всё осталось нетронутым — ни раскрытая постель, ни пижама, небрежно брошенная на спинку стула, ни тёплые ночные тапочки, стоящие у кровати. Ко всему прочему Гард быстро написал на листке бумаги: «3:15 ночи. Дитрих от Дорона. Иду» — и сунул его под подушку. Когда имеешь дело с людьми типа Дорона, предосторожность необходима.
Ещё через минуту они молча шагали по тёмному городу. За всё время пути и даже тогда, когда Дитрих привёл Гарда в парк, открыл колодец, а затем провожал до самого бункера, комиссар не задал ни одного вопроса, прекрасно понимая, что с ответами всё равно придётся подождать до встречи с Дороном.
Генерал ждал их в бункере, стоя на середине крохотного кабинета, скопированного с того большого, в котором Гарду уже приходилось бывать.
— Я рад, — сказал Дорон, движением руки приглашая Гарда сесть в кресло. — Я рад. — Он помолчал, затем кивком отпустил Дитриха и неожиданно для Гарда сказал: — Я буду играть с вами в открытую. Это тоже манёвр, но я хочу одного: поймите, Гард, что откровенность с вами — моя единственно выигрышная тактика.
Затем он спокойно и неторопливо рассказал Гарду о всех событиях сегодняшнего дня, не утаив ни одной мелочи, даже того, что член Совета Саймак-младший кричал на него: «Не прикидывайтесь дурачком, генерал!» С невольным уважением Гард смотрел на Дорона, который ухитрился не терять достоинства и ума в такой опасный момент.
Когда генерал умолк, Гард сказал:
— Вам нужен Миллер?
— Да, — сказал Дорон.
— Его должен найти я?
— Да, — сказал Дорон.
— Вы понимаете, генерал, что это чрезвычайно трудно сделать?