Пять президентов
Шрифт:
«Парень — это студент, — лихорадочно вспомнил Гард, — вернее, это одна видимость студента, а на самом деле это… — Он полез в карман за шпаргалкой. — Так, если я вижу студента Болвуда, то на самом деле это продавщица Мери. Поэтому он и говорит: „я уверена“. С ума можно сойти! Значит, продавщица сейчас утешает сама себя, вернее, парикмахера с её лицом. М-да, я чувствую, что этот профессор завязывает мои мозговые извилины морским узлом».
— Дамы и господа! — бодрым голосом начал Гард, чувствуя, что снова забыл, кто здесь господа, а кто дамы. — Рад вам доложить, что в самом ближайшем будущем
— К чёрту такие фокусы, я мужчина! — заорала вдруг женщина.
— Безусловно! — поспешно согласился Гард, обернувшись к ней. — А сейчас мне хотелось бы просто обсудить с вами сложившуюся ситуацию. Только давайте поговорим спокойно. Мистер Болвуд… — Гард обернулся к человеку с лицом Таратуры.
— Ну, что же сказать, комиссар, — сказал студент, поджимая ноги, — история, конечно, презанятная. Как я выяснил, я стал точной копией вашего помощника инспектора Таратуры. Я всегда уважал полицию, комиссар, и, поверьте, мне даже лестно в какой-то степени.
— Давайте без взаимных комплиментов, — улыбнулся Гард.
— Конечно, с такими ножищами и ручищами я бы мог стать не последним в университетской команде регбистов, — продолжал Болвуд. — Но, согласитесь, комиссар, что такой, как сейчас, я уже несколько староват для третьего курса. И кроме того, Сузи. Я не знаю, как она отнесётся к этому. Мы собирались пожениться…
— Поженились бы вы, если бы с тобой сделали такую же штуку, как со мной! — крикнула женщина.
— …так что я готов в любой момент вернуть инспектору всё, что у него отнял, — продолжал Болвуд, — если вы скажете мне, как это сделать. И конечно, забрать у миссис Мери… э-э… себя.
Гард обернулся к молодому человеку, которого студент назвал «Мери».
— Вы как раз были таким? — спросил Гард рассеянно.
— Ага, точь-в-точь, — сказал Болвуд. — Знаете, сначала кажется, что это зеркало, а потом начинает как-то кружиться голова.
— А вы? — обратился Гард к молодому человеку. — Вы, стало быть, Мери Лелевр из универмага «Бенкур», отдел носков?
— Верно, комиссар, — улыбнулся парень. — Я — Мери. Я сначала очень испугалась. А потом подумала: «Главное, цела осталась» — и успокоилась… Со мной в жизни всякое бывало, и вот ничего, живу… Сначала мы кричали здесь один на другого и требовали назад свои лица, свои тела. Но теперь поняли, что все мы одинаково несчастны. Конечно, я хотела бы умереть такой, какой я была. Но если всё это случилось… Давайте искать радости в новом своём положении. В каждой беде обязательно есть глубоко запрятанное зерно радости. Надо только найти его и вырастить…
— Какие радости, Господи Боже мой, какие радости! — снова закричала женщина-парикмахер. — Инспектор, если весь этот кошмар не кончится завтра, я убью себя! То есть его… То есть себя!.. — Она воздела руки к небу. — Я хочу жить, мне тридцать семь лет!
«Женщины всегда преуменьшают свой возраст, — машинально отметил про себя Гард, но тут же вспомнил: — Да ведь это же действительно парикмахер».
— Я люблю свою жену! — кричала женщина. — Моих детей! О какой радости вы говорите, какую радость получил я? Я буду жаловаться!
— Кому? —
— Правительству!
— И что? Что дальше? Правительство издаст указ, чтобы тебя считали мужчиной?
— А твоя жена не подчинится указу! — захохотал бродяга с лицом актёра.
— Ты напрасно смеёшься, — обернулся к нему Юм Рожери. — Меня, дорогой комиссар, как раз занимает юридическая сторона вопроса. Ведь все знают прежде всего моё лицо. Кому принадлежит мой дом, моя ферма в Матре? Мне или ему? — Он кивнул в сторону бродяги.
— Конечно мне! — радостно завопил бродяга. — Если бы меня не сцапали и не привезли сюда, я бы нежился на пуховых перинах в твоём особняке и лакал бы арманьяк из пивных кружек!
— Замолчи, — перебил его актёр. — В конце концов, я готов начать с такой внешностью новый круг, — продолжал он. — Правда, мне придётся переквалифицироваться в героя-любовника. С такой физиономией, — он провёл рукой по щеке, — я как раз…
— Это моя физиономия! — закричала женщина. — Если она вам не нравится, верните её мне!
— Нет, почему же, — спокойно ответил актёр, — это не худший вариант. Вы говорите, что вам тридцать семь лет? Ну, я как раз только-только начинал в ваши годы. А сейчас тридцать семь лет плюс мой опыт, мои связи, мои деньги, моя реклама — это другое дело! Да и кому из нас не хотелось бы сбросить парочку десятилетий, не правда ли, дорогой комиссар?
— Что верно, то верно, умереть мы всегда успеем, — сказал студент, а на самом деле продавщица Мери Лелевр.
— Это несправедливо, — заметил человек с лицом Таратуры. — Выходит, у меня украли лет пятнадцать жизни?
— Тебя здорово охмурили, парень, — весело поддакнул бродяга. — Но ты запомни, у нас говорят: время — это деньги. Главное теперь — выяснить, кто будет платить. Уж не наша ли полиция, а, комиссар? — И он снова заразительно захохотал. Глядя на него, Гард никак не мог отделаться от мысли, что Остин — это вовсе не Остин, а Юм Рожери в роли бродяги Остина. — Сказать по правде, комиссар, — продолжал бродяга, — я был бы не против, если бы эта шутка или как вы там её называете продлилась подольше. С моей новой рожей я за час насшибал столько монет, сколько не имел и за неделю. А в кафе «Бутерброд с гримом», где собираются артисты, мне подавали даже бумажки! Такого не бывает и на Рождество! И надо же — меня сцапали! Я кричу, а ваши ребята, комиссар, тянут меня в машину. Это было очень весело, чёрт побери!
— «Весело»! — взревел парикмахер — женщина. — Тебе весело, идиот!
— Спокойно, господа. — Гард поднял руку. — Я понимаю всю сложность вашего положения и разделяю ваши тревоги. Что касается вас, мистер Фридель, — он обернулся к женщине и улыбнулся, — что касается вас, Пауль, не надо нервничать. Ещё раз повторяю: я уверен, что в самом скором времени мы вернём вам ваши лица. Поиски затрудняются лишь тем, что…
В эту минуту в холл быстро вошёл Таратура. Гард увидел, разумеется, профессора Грейчера, но, сделав над собой лёгкое усилие, понял, что это Таратура. «Пора привыкать», — подумал Гард, когда Таратура, подойдя вплотную, что-то быстро и горячо зашептал ему в ухо.