Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)

Нерар Франсуа-Ксавье

Когда Сталин окончательно утверждает свой режим, он повергает советское общество в глубокий кризис. Советский союз тридцатых годов испытывает жесточайшие потрясения. Радикальные реформы, коллективизация и индустриализация, проводимые ускоренными темпами, преобразуют страну, и при этом население оказывается жертвой самого разнообразного насилия. Не становится ли в этой ситуации доносительство, как предположил Моше Левин, плодом взаимодействия между «патологическим сознанием верховного вождя» и «психологическими и культурными предрасположенностями населения, потерявшего ориентиры от разразившегося посреди ничейной культурной территории кризиса ценностей» {15} ? Повседневная жизнь советских людей, их трудности, жестокость и нищета составляют ядро исследованных в этой книге писем. Диапазон тем, которые в них поднимаются, необычайно широк. Это не просто указание репрессивным органам власти на того или иного человека. Эти описания подчас заставляют содрогнуться и задаться вопросом о формах протеста населения: какими средствами располагают люди, чтобы рассказать о своих трудностях? Невозможность выразить недовольство [9] и протест [10] в СССР тридцатых годов признана большинством историков изучающих сталинское общество: в распоряжении отдельного человека, следовательно, не оставалось средств, промежуточных между открытым восстанием, как в период коллективизации и поведением, которое можно считать скрытой формой протеста. В тридцатые годы не было диссидентов. Но политическая и социальная ситуация в СССР в ту эпоху была такова, что существование недовольства можно предположить. Как разрешались эти конфликты? Были ли репрессии единственным способом подавлять недовольство? Была ли у отдельного человека хоть какая-нибудь свобода маневра? Мог ли он протестовать и при этом не быть названным врагом режима и как таковой не оказаться подлежащим уничтожению?

15

Lewin M. The Making of the Soviet System. P. 443.

9

Определение, данное слову «m'econtent» («недовольный») в словаре (Robert. T. VI. С. 327): «Состояние духа недовольного человека, мучительное чувство, которое испытывают, когда оказываются обмануты в своих надеждах, ущемлены в своих правах».

10

Определение слова «protestation» («протест») в словаре (Robert. Т. VII. С. 859–853): «Формальное заявление (в юриспруденции), с помощью которого высказываются против чего-то, что считают незаконным, несправедливым. Значение 3: Проявление неодобрения, несогласия, отказа (ропот, отказ, претензия)».

Эти письма, наконец, позволяют нам услышать голоса советских людей тридцатых годов. Хранящаяся в архивах масса документов свидетельствует о характере бюрократического производства в партийных и государственных организациях. Разоблачительные письма предлагают удивительный материал, дающий прямой, ничем не отфильтрованный доступ непосредственно к тому, как формулировали свои мысли настроения эти мужчины и женщины. Исследователя охватывает порой необычайно сильное чувство, когда он держит в руках эти с трудом начертанные слова, которыми сказано об отчаянии, о страхе или ненависти. За этими поступками кроются реальные мужчины и женщины, о которых важно никогда не забывать. Именно они, эти советские граждане, и находятся в центре настоящего исследования.

Часть I.

Протест при Сталине

Глава 1.

Доводить до сведения властей: родословная доносительства [11]

9 января 1905 года, царь Николай II приказал стрелять в тысячи рабочих, приведенных попом Гапоном к Зимнему дворцу, чтобы передать царю «петицию» {16} и раскрыть ему глаза на положение рабочего класса в Петербурге. Анализируя события кровавого воскресенья, ставшего прологом революции 1905 года, Ленин полагал, что тем самым был нанесен роковой удар по представлениям {17} , с которыми жили «те тысячи и десятки тысяч, те миллионы и десятки миллионов русских рабочих и крестьян, которые до сих пор могли наивно и слепо верить в царя-батюшку, искать облегчения своего невыносимо тяжелого положения у “самого” царя-батюшки, обвинять во всех безобразиях, насилиях, произволе и грабеже только обманывающих царя чиновников» {18} . По мнению Ленина, из-за этой веры «сотни тысяч и миллионы трудящихся и эксплуатируемых, унижаемых и оскорбляемых, пролетариев и полупролетариев <…> не могли идти на восстание, они способны были только просить и умолять» {19} . В представлении теоретика большевизма, обращение к царю, символическим вариантом которого было 9 января 1905 года, является, как видим, традиционным и составляет характерную черту если не всего российского народа, то во всяком случае значимой части населения. Как же обстояло дело в действительности? Именно это мы и предполагаем показать в данной главе.

11

Предметом этой главы не является исчерпывающее историческое описание форм обращения к власти на всем протяжении российской истории: это бы вышло далеко за пределы рамок нашего исследования. Немецкая исследовательница попыталась сделать это для периода, начиная с эпохи Ивана Грозного до конца 1980-х годов. См.: Mommsen M. Hilf Mir Mein Recht zu Finden: Russische Bitteschriften von Iwan dem Schrecklichen bis Gorbatschow. Berlin, 1987. Мы же скорее стараемся показать, как история делает возможным феномен «сигналов» в тридцатые годы.

16

С текстом петиции можно познакомиться в кн.: Государство российское: власть и общество. С древних времен до наших дней. Сборник документов. Москва, 1996.

17

Некоторые исследователи говорят о «наивном монархизме». Понятие это очень спорное. Подробнее об этом см.: Fields D. Rebels in the name of the Tsar. Boston, 1989 (Classics in Russian and Soviet Studies). Это выражение снова обсуждается в кн.: Ingerflom С. S. Entre le mythe et la parole: l'action. Naissance de la conception politique du pouvoir en Russie // Annales Histoire. Sciences sociales. Juillet — ao^ut 1996. № 4. P. 733–757; он же. Les repr'esentations collectives du pouvoir et de «l'imposture» en Russie. XVIIIe-XXe si`ecle // La Royaut'e sacr'ee dans le monde chr'etien / A. Boureau et С S. Ingerflom (dir.). Paris, 1992.

18

Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. IX. М., 1960. С. 216–218.

19

Там же. С. 218.

Жалобы населения

Жаловаться царю или государству

Восстание и насилие никогда не были единственным средством выражения недовольства в России {20} . С момента возникновения Московского государства передача жалоб населения властям была составной частью образа жизни страны. Российские государи, позволяя систематически использовать право прямого обращения к себе, утверждали тем самым свою непосредственную связь с народом. Духовенство, служилый люд, жители городов и деревень могли пасть к ногам государя, «бить ему челом», чтобы поведать о своих бедах в надежде, что он примет справедливое решение. Для этого они передавали ему составленные согласно очень строгим канонам {21} челобитные, в которых подробно излагали суть своего обращения и просили царского вмешательства {22} . Царь, провозглашавший себя наместником Бога на земле был, таким образом, последней инстанцией, к которой народ мог обратиться по самым разным вопросам, касающимся как административного управления страной, так и всех обид и несправедливостей жертвами которых могли быть его подданные.

20

Инжерфлом К.С. убедительно показал это (Ingerflom С. S. Entre le mythe et la parole: l'action).

21

Вводная формула и концовка в частности, всегда одинаковы. Авторы прошений называют себя: «холоп», «сирота», «нищий». См.: Givens R. D. «Chelobitnaia» // The Modem Encyclopedia of Russian and Soviet History / C.J. Wieczynski (din). T. VI. P. 226–228.

22

См. на эту тему фундаментальную статью И.Н. Дитятина «Роль челобитий и земских соборов в управлении московского государства» в кн.: Статьи по истории русского права. Санкт-Петербург, 1895. С. 272–298.

В царствование Ивана Грозного (1547–1584), после Земского собора 1549 года, эта практика приобретает новый размах: именно тогда царь разрешает мелкопоместному дворянству напрямую обращаться к себе, чтобы добиться справедливости {23} . Вероятно, для того, чтобы противостоять наплыву жалоб, тогда же создается специальный административный орган — Челобитный приказ. До этого жалобы могли передаваться царю непосредственно жалобщиками (авторами или их представителями) во время выхода государя. Во всяком случае такой образ сохранился в народной памяти, даже если в реальности дело обстояло несколько сложнее. Уже задолго до создания Челобитного приказа, доступ к государю получить было не так-то просто: в своей жалобе некий Иван Перестое утверждает, что он безуспешно пытался приблизиться к царю в течение «одиннадцати лет» {24} . После 1549 года государя во время его выходов сопровождали представители Челобитного приказа, которые и собирали прошения. В «Записках о царском дворе», составленных для польского принца Владислава в 1610 году, уточняется: как государь куды пойдет, бьют челом всякие люди, и пред государем боярин и дьяк того приказу принимают челобитные и по ним расправу чинят, а которых не могут, к государю вносят…» {25} . Непосредственный контакт, таким образом, уже не был обязательным: многие могли прийти прямо в Челобитный приказ или, как гласит исторический анекдот, положить свою жалобу в специально для этого предназначенный ящик, установленный по приказу царя Алексея Михайловича (1645–1976) в его дворце в Коломенском [12] .

23

На эту тему можно обратиться к великолепной статье Сигурда Оттовича Шмидта в: Челобитенный приказ в середине XVI столетия // Известия Академии наук СССР. Серия истории и философии. 1950. Т. VII. № 5. С. 445–458.

24

Там же.

25

Там же. С. 453–454.

12

Павел I (1796–1801) также приказал прибить «желтый ящик» к стене Зимнего дворца. (Муравьев В. «Долгий ящик» // Московские слова и словечки. М., 1992).

После поступления жалоба обрабатывалась в самом Приказе. Именно Челобитная изба, как еще называли эту службу, стала стержнем системы. Помимо тех жалоб, которые рассматривались в ней непосредственно, часть передавалась в другие приказы или специальным людям, чтобы они ими занимались {26} . Лишь незначительное число прошений требовало высочайшего суждения: в этом случае тексты направлялись либо в Боярскую Думу, либо царю. Во всех случаях решение царя или приказа писалось на самом письме двумя подьячими, а затем жалоба возвращалась просителю. Ответ мог также быть прочитан перед царским дворцом.

26

Шмидт С.О. Челобитенный приказ в середине XVI столетия. С. 455.

Большая часть жалоб исходила от общин или от «целой социальной группы вне границ той или иной области или от нескольких групп из одной и той же области» {27} . Под одним обращением к царю могли подписаться несколько десятков человек, как, например, в жалобе по вопросам «торговли и промышленности», поданной в начале XVII века от имени более чем ста просителей из разных областей России {28} . Коллективный характер подаваемых прошений в значительной степени ограничивал их содержание общими системными требованиями. Другим ограничителем служила неграмотность большинства населения страны, хотя за плату жалобы можно было составить при помощи писарей на Ивановской площади Кремля [13] . Челобитные могли подаваться и от отдельных людей {29} . Одной из форм таких жалоб был донос [14] . Так, например, некто Петр Волынский сообщал о «недостойных речах, которые держал Федор Новосильский по поводу Государя» {30} . По мнению С. Шмидта, эти бумаги, часто анонимные, хранились в специальном ящике. Тот же автор считает, что речь шла об «относительно распространенном явлении» {31} . Оценить это тем не менее сложно, так как архивы были уничтожены пожаром 1571 года. Ничего не известно также об эффективности такой системы — специалисты спорят об этом до сих пор [15] . Трудно определить и социальный статус жалобщиков; позднее некоторые авторы писали о возможности обращения к царю и последнего «холопа». Брокгауз и Ефрон приводят в этой связи слова, якобы сказанные Иваном Грозным главе Челобитного приказа А.Ф. Адашеву: «Поручаю тебе принимать жалобы бедных и униженных и рассматривать их с большим вниманием» {32} . Но верно и то, что историки чаще ссылаются на обращения из состоятельных классов (мелкопоместное дворянство или купцы, например).

27

Mommsen M. Hilf Mir, Mein Recht zu Finden. С 22.

28

Дитятин И.Н. Роль челобитий и земских соборов в управлении московского государства. С. 279.

13

Эта практика сохраняется: так, письмовник конца XVIII века констатирует, что просьбы и жалобы, как правило, поручают писать знающим это дело профессионалам, но рекомендует заботиться о своих интересах самому. См.: Joukovskaia A. La naissance de l'epistemologie normative en Russie: histoire des premiers manuels russes d'art 'epistolaire // Cahiers du monde russe. Octobre d'ecembre 1999. Vol. 40. № 4, p. 672.

29

Там же. С. 278.

14

В те времена использовалось слово «изветы», которое в этом контексте является синонимом слова «доносы», получившего распространение позднее.

30

Шмидт С.О. Челобитенный приказ в середине XVI столетия. С. 449.

31

Там же. С. 453.

15

Дитятин, в конце XIX века призывавший к обновлению системы, рисует картину реальной эффективной деятельности. Советский историк Шмидт главный упор делает на бумажную волокиту и коррупцию и приходит к выводу о плохой работе системы.

32

Брокгауз и Ефрон. Энциклопедический словарь. Т. 1. Статья «Адашев Алексей Федорович». Санкт-Петербург, 1890.

Обобщенный характер жалоб, будь то по затронутым темам, будь то по количеству и составу авторов, позволял царю считать челобитные отражением настроений широких слоев населения и опираться на них в своем правлении. Таким образом, Указ 1598 года, закреплявший крестьян за землей там, где они были приписаны, был, по-видимому, результатом многочисленных жалоб «служилых людей» на действия богатых землевладельцев. Они «воровали крестьян у своих более слабых соседей и тем самым ослабляли их экономическое положение» {33} . Хотя жалобы еще не вошли в систему и не были, вероятно, распространены среди населения так широко, как о том охотно говорили позднее, тем не менее в сознании людей прочно укореняется представление о возможности просить государя о справедливости, тем более что царь оставался последней инстанцией в случае жалобы на работу самого Челобитного приказа (волокита, сомнительные решения, мздоимство).

33

Дитятин И.Н. Роль челобитий и земских соборов в управлении московского государства. С. 280.

Более того, челобитные и позднее, после прекращения практики их непосредственной подачи царю, остаются жить в сознании российского человека. Слово это, как и выражение «бить челом», становится синонимом и доноса, и жалобы и в этом смысле используется в XIX веке Гоголем в знаменитой сцене из «Ревизора». Когда самозванец Хлестаков принимает купцов, пришедших к нему на поклон, Гоголь использует это выражение в его прямом смысле, т. е. падать ниц перед кем-либо в знак уважения:

«Хлестаков: А что вы, любезные?

Купцы: Челом бьем вашей милости!

Хлестаков: А что вам угодно?

Купцы: Не погуби, государь! Обижательство терпим совсем понапрасну» {34} .

34

Гоголь Н.В. Ревизор. Действие IV. Явление 10 // Гоголь Н.В. Собрание сочинений. Т. 4. М., 1994. С. 259.

В следующей сцене жена слесаря приходит жаловаться лжеревизору, используя то же самое выражение, которое приобретает иной смысл:

«Хлестаков: Стой, говори прежде одна. Что тебе нужно?

Слесарша: Милости прошу: на городничего челом бью! Пошли ему Бог всякое зло! Чтоб ни детям его, ни ему, мошеннику, ни дядьям, ни теткам его ни в чем никакого прибытку не было!» {35}

Здесь уже речь идет именно о том, чтобы разоблачить или пожаловаться. Для публики 1836 года смысл выражения был, следовательно, совершенно ясен.

35

Там же. Действие IV. Явление 11. С. 261.