Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)
Шрифт:
«Обращаю Ваше внимание на то, что автор заявления хотел сохранить в тайне свое имя. Конечно, ЦКК на этом ни в коем случае настаивать не может, т. к. если бы оказалось, что это заявление совершенно не соответствует действительности, то автор подлежит ответственности» {867} .
Некоторые авторы, впрочем, используют эту возможную ответственность, чтобы подчеркнуть свою добросовестность. Это относится, например, человеку, обвинявшему в своем письме {868} народного комиссара водного транспорта Н.И. Пахомова:
867
РГАСПИ. Ф. 613. Оп. 3. Д. 36. Л. 3.
868
См. также: ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 82. Д. 66. Л. 298.
«Я повторяю, что я высказываю только свои подозрения, и то возможно, что т. Пахомов действительно честный большевик, но просто не умеет работать. В последнем случае я прошу извинить меня за то, что я посмел взять под подозрение честного большевика.
Если Вы, Вячеслав Михайлович, найдете нужным привлечь меня к ответственности за выражение необоснованного подозрения по отношению к члену правительства, то я готов ее нести, но я иначе не мог поступить, ибо слишком больно от сознания, что водный транспорт нашей могучей страны льет на мельницу врагов — своей плохой работой» {869} .
869
Там же. Л.42.
В редких случаях ложное доносительство все же действительно оборачивалось против его автора. Правда, документов, подтверждающих это, мало. Именно так, впрочем, произошло в 1939 году с секретным сотрудником НКВД. Он был завербован после анонимного заявления, выслал несколько ложных информации о «наличии к.р. террористической организации среди учеников школ…» Поэтому и был арестован за ложное доносительство {870} Судьба доносчика часто зависит от самой малости. Комсомолец из Тамбовской области выступил против женщины — председателя своего колхоза. Инструктор, приехавший с расследованием, организовал общее собрание колхозников, на котором был поставлен вопрос о снятии председателя колхоза [291] , но колхозники отказались с ней расстаться. С другой стороны:
870
Там же. Оп. 81а. Д. 94. Л. 506.
291
Ее уличили в злоупотреблении алкоголем на праздники.
«Особо отмечаю, что автор письма т. О. позволял себя держать грубо по отношению Б., называл ее конокрадом и вором, тоже самое позволял это делать К., последний называл Б. жуликом и другими похабными <…> Автор письма тов. О. является членом ВЛКСМ и нами поставлен на бюро РК ВЛКСМ вопрос о нем в части грубых оскарблений с его стороны Б.» {871}
Но все же в большинстве случаев ложный донос не имеет никаких пагубных последствий для его автора. Доказательством тому служит история приводившегося выше письма бывшего коллеги, решившего снять маску с «ярого меньшевика». Автор сигнала часто позволяет себе прибегать к оскорблением, писать в резком тоне. Проверка сигнала на заводе была тщательнейшим образом проведена областным комитетом партии: опросили работников-ветеранов. На основании расследования обком решает прекратить дело: тот, кого обвиняли, пользуется уважением и не выступает против политики партии и правительства. Нет, следовательно, никаких оснований, его наказывать. Несмотря на то что клеветнический характер письма очевиден, донесшему не пришлось отвечать за свой поступок. Более того, чиновник областного комитета всего лишь пишет ему подробное и очень вежливое письмо, объясняя, почему нет «никаких оснований» «выбрасывать К. с производства» {872} . Конечно же, автор письма — офицер Красной армии. Но в то же время подобное отношение очень симптоматично. Точно так же, когда слушатель Горьковской высшей сельскохозяйственной школы в мае 1936 года был обвинен в хранении троцкистской литературы и принадлежности к «трижде проклятому отряду германского гестапо троцкистско-зиновьевской банде» {873} , инструктор городского комитета завершает свой отчет — безо всяких дополнительных комментариев — следующими словами:
871
РГАЭ. Ф. 396. Оп. 10. Д. 142. Л. 287–288 (март 1938).
872
ГОПАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 5809. Л. 112.
873
Там же. Ф. 30. Оп. 1. Д. 1292. Л. 88.
«Обвинения, выдвинутые т. П. в своей корреспондеции против студента т. С. не подтвердились. Свое заявление в отношение т. С. тов. П. вывел на основе единственного факта, что увидел у С. в мае месяце 1936 г., в его домашней библиотеке книгу политграмоты Бердникова и Светлова.
Тов. П. заявил, что выдвинутые им обвинения против С. не соответствуют действительности» {874} .
Таким образом, письмо-донос, основанное на ложных фактах, не несет в себе никакой опасности для его автора. Опасность в большей степени кроется в мести, которую сигнал — достоверный либо ложный — может за собой повлечь {875} . Крестьянин Петровского района написал в Рабоче-крестьянскую инспекцию Саратова жалобу на председателя сельского совета. Расследование подтвердило достоверность изложенных фактов, и заместитель районного прокурора сообщил в Саратов, что председатель сельсовета от должности отстранен. Это классическое до поры дело можно было бы считать закрытым, если бы два месяца спустя из письма доносившего не стало известно, что председатель смещен с должности, но остается членом сельсовета и даже заместителем председателя! Поэтому он начал мстить изо всех сил и повел настоящую войну против обидчика, заставляя его вырубать деревья у себя на участке и по-разному притесняя его, впрочем, без серьезных последствий {876} .
874
Там же. Л. 91.
875
Г. Алексоиулос особенно настаивает на этой «опасности», которой подвергается автор. См.: Alexopoulos G. Exposing Illegality and Oneself: Complaint and Risk in Stalin's Russia // Reforming Justice in Russia, 1864–1996: Power, Culture, and the Limits of Legal Order / P. H. Solomon ('ed.). Armonk (NY), 1997. P. 179–183.
876
ГАНО. Ф. 616. Оп . 1.Д.259.
Месть могла принять и гораздо более серьезные формы: так, жена старого большевика написала Молотову с просьбой спасти своего мужа и описала обстоятельства его ареста {877} . В то время как они находились у себя на даче, к ним в гости приехали «родственники», с которыми муж не встречался с двенадцатилетнего возраста. Эти родственники «оказались форменными мошенниками, жуликами, спекулянтами, поддерживающими связь с другими такими жуликами, бандитами, находящимися в концлагерах». Так что двое большевиков сочли «своим долгом довести до органов милиции об их проделках», что они и сделали. Правление дачного кооператива выселило приехавших. Чтобы отомстить, старший сын «родственников» решает донести о «троцкистском» прошлом старого большевика. Последний был арестован, и никакие умоляющие письма его супруги к Молотову помочь не смогли. Другой член партии, обращаясь к Центральной контрольной комиссии, удивляется, к каким последствиям привела его бдительность:
877
ГА РФ. Ф. 5446. Оп . 82. Д. 56. Л. 160–163.
«Прошу вас разобрать нижеследующее заявление. Я, Г., за то, что написал вам письмо о Пензенском гнойнике и такое же письмо тов. Хатаевичу — секретарю С.В.О., в которых были описаны действительные факты, подвергаюсь гонению. За это меня сняли в 24 часа с партийной работы в Пензенском округе, налепили ярлык бузотера, благородно отмахнулись в Самарском окружкома от меня по этой же причине (куда я был послан обкомом).
Я спрашиваю, за что? И почему члены партии, делающие партийное дело, подвергаются таким наказаниям, недостойно оплевываются, а преступникам, идущим под суд, покровительствуются, или исключенным из партии за творимые безобразия в Пензенской организации почет и уважение, они «честные пролетарии», так их <…> именует в своей статье тов. Хатаевич» {878} .
878
РГАСПИ. Ф. 613. Оп. 3. Д. 42.
Новая инициатива приносит автору не больше успеха, чем первая. Действительно, некоторые обращения заканчиваются победой местной власти, которая, чувствуя угрозу, успокаивает особо ревностных кляузников.
Как видим, риск, что обращение потерпит неудачу, был велик. Сигнал мог быть положен под сукно на любом этапе — от расследования до момента принятия решения. Более того, под угрозу могла быть поставлена безопасность обращавшегося: потому ли, что его сообщение было ложным, или потому, что обвиняемый, имея сильную поддержку, умудрялся избежать положенной ему печальной участи и затем пользовался этим, чтобы отомстить. Трудно выразить в цифрах долю подобных неудач, но нам она представляется относительно значимой. Не каждое обращение обязательно приводило к аресту того, о ком в нем шла речь, далеко не каждое письмо означало смертную казнь. Не следует поэтому описывать СССР тридцатых годов как страну, где власть отвечала репрессиями на каждый сигнал. Реальность значительно сложнее. Борьба за власть между властными инстанциями на местах и в центре или даже внутри каждой из этих инстанций, вероятно, служила серьезным противовесом. Свою роль в судьбе сигнала играл и случай. И если успех целого ряда обращений, вероятно, служил важным стимулом, совершенно ясно, что надежда на успешный исход не была единственным мотивом действий доносившего.
Улучшить повседневную жизнь?
И все же система обращений к власти не была абсолютно неэффективной. Как правило, по письмам, которые расследовались, меры принимались. Трудно тем не менее точно понять, что стояло за самой распространенной резолюцией: «даны указания и другие уточнения». Редко когда подробно указывается их содержание. Речь может идти и о положительных действиях, движении навстречу пожеланиям заявителя. Это относится, как правило, к «потребительским» обращениям. Бывшая учительница начальных классов, которая протестовала против конфискации своего дома, снова в него вселяется {879} . Рабочие из Горького, требовавшие спецодежды, ее получают. Человек, уволенный с работы или исключенный из партии, может быть восстановлен благодаря вмешательству бюро жалоб или партийного комитета. Рабочий с завода «Новое Сормово», написавший Сталину о своих условиях жизни и о своей бедности, после расследования Горьковского городского комитета получил 200 рублей, кровать и стулья, позже ему дали новую квартиру {880} . Ответы касаются не только частных лиц. Реагируя на обращение о драматической ситуации в одной из горьковских школ, городские органы образования принимают меры:
879
ГАНО. Ф. 5944. Оп. 1. Д. 125. Л. 450.
880
ГОПАНО. Ф. 30. Оп. 1. Д. 1566. Л. 26–29 об. См. также: Там же. Ф. 2. Оп. 1. Д. 2421. Л. 56–58 (письмо адресовано Сталину).
«Факты, указанные в данной заметке полностью подтвердились. Мною приняты следующие меры: тетради в школу завезены 10/XII в количестве 800 штук. Буфет организован 7/XII. Мебелью школа обеспечена с 1/XII» {881} .
В этих случаях обращение по поводу несправедливости приносит пользу. Правда, удовлетворение потребностей далеко не всегда осуществляется последовательно, порой ответы вызывают недоумение. Технолог одного из горьковских заводов, образцовый рабочий надеялся получить квартиру, но дирекция его обманула. Из-за своей излишней настойчивости ему пришлось оставить свое место, на что он и жалуется в партийный комитет. В результате расследование проверяющие приходят к выводу, что его просьбу невозможно удовлетворить из-за дефицита жилья и большого числа работников, имеющих на него больше прав, чем заявитель (стахановцев и высококвалифицированных специалистов) {882} . Другие отделываются примирительными фразами даже в ситуации, когда имеют дело с очень тревожными фактами, как, например, проблемы этого отца семейства, писавшего в августе 1933 года о невыносимых бытовых условиях в своей квартире:
881
Там же. Ф. 30. Оп. 1. Д. 1292. Л. 163.
882
Дело хранится в: ГОПАНО. Ф. 30. Оп. 1. Д. 1566. Л. 67–82.