Пять тысяч долларов
Шрифт:
Начав "охоту" за этим субъектом еще до обеда, он около полуночи все еще продолжал свои поиски. Но, несмотря на это, его стесняло только одно обстоятельство: он был вынужден бродить по незнакомым и малоприятным местам. Однако решимость не покидала его. Кули был где-то здесь, поблизости. Кули должен быть найден!
Он не запомнил название последнего бара, поскольку обошел их так много, что у него все смешалось
Он сидел за маленьким столиком в окружении двух смазливых девочек. Одна из них была брюнеткой, у другой волосы были окрашены в ярко-рыжий цвет. Хэннон вспомнил, что вечером перед убийством Кули тоже нашел Траска в баре в компании двух девиц. Раньше только Траск мог позволить себе такую роскошь, как красивые женщины. А вот теперь это же был в состоянии позволить себе и Кули, которого Траск обозвал "глупым и уродливым". Траск уже мертв, а вот Кули был среди девочек. Теперь он всегда будет в компании красивых женщин, имея в своем кармане пока только в виде задатка пять тысяч. Остальные он намеревался получить через неделю, месяц, год... и так будет тянуться вечно. Да, сейчас Кули вел свою ловкую, суровую, опасную игру и ощущал себя победителем!
Хэннон прошел к столику. Он не стал садиться. То, что он собирался сказать, должно было прозвучать коротко и четко. Он не собирался открывать дискуссию. Кули не замечал Хэннона, пока тот не оказался прямо перед ним. Увидев его, он вытаращил глаза и начал облизывать губы.
– Кули, - произнес Хэннон, - сделка отменяется.
В первый момент Кули успел только испугаться. Затем в его водянистых глазах появилась ненависть, отчаянье и смертельная тоска. Он смог только тупо пробормотать:
– Я пойду во дворец правосудия...
– Ступай, - сказал Хэннон.
Он весь дрожал, но отнюдь не от страха. Его заполняли надменность и уверенность в том, что уж теперь-то он поступает правильно. При этом он говорил ненатурально громким голосом.
– Я сделаю это, клянусь, я сделаю, - продолжал бормотать Кули. Он начал вставать, уставившись на Хэннона свирепым взглядом. Из внутреннего кармана его пиджака торчал уголок коричневого
Глаза Хэннона сверкнули справедливым гневом.
– Ты можешь оставить эти пять тысяч себе!
– буквально прокричал он.
– Я не хочу их видеть. Запомни, Кули, эти деньги приносят несчастье!
Поспешным и виноватым движением коротышка схватился за конверт и начал судорожно заталкивать его глубже в карман. Казалось, он забыл про Хэннона. Он пугливо оглядывался вокруг заполненного дымом зала. Его правая рука, засунутая во внутренний карман пиджака, продолжала сжимать конверт с деньгами. Хэннон покинул бар, оставив Кули в этой позе.
На чайном столике лежала развернутая газета. Ее центральный заголовок, подобно глазам с фотографии, неустанно преследовал его по всей комнате, куда бы он ни двигался - вперед или назад. Аликс сидела на диване со строгим лицом. Время от времени она бросала взгляд то на Хэннона, то на газету.
– С фактами не поспоришь, - наконец заговорил он.
– Фактически это я убил его. Я пришел туда и заявил во всеуслышанье, что у Кули в кармане пять тысяч. Уверен, это все и решило. Кто-то из бара пошел за ним следом и пристукнул его на той аллее. Я знал, что так и будет. Такой заморыш, как Кули, с полным денег конвертом в кармане, да еще в этом притоне. Там наверняка были такие субъекты, которые решились бы на убийство и за гораздо меньшие деньги. Всевышний тому свидетель, его конец был предрешен.
– Я думаю, - заметила Аликс, - мы оба причастны к случившемуся. Не возводи все упреки только на себя. Да и вообще, какая может лежать на тебе вина! Ты оказался со всех сторон загнанным в угол, испытал всю мерзость двойного шантажа. В конце концов это просто несправедливо, чтобы, не преследуя корыстных целей, а лишь защищаясь, по всем векселям платил только ты. Жизнь сама исправила эту ошибку, и больше не терзай себя.
– Это непостижимо: все время случалось то, чего я постоянно пытался избежать. Для меня главным было оградить от неприятностей твое доброе имя.
Она встала и, обойдя чайный столик, на котором лежала газета, застенчиво бросилась ему в объятья. Среди ее слез и поцелуев он услышал, как она шепнула:
– У меня есть только одно имя, доброе или плохое, - миссис Хэннон.