Пять вариаций с мужьями
Шрифт:
– И не только в науке…
– Да. Но я верю…
– И я. Я верю, что вы, наконец, осмелеете…
– Да… – он покивал. – Хорошо бы…
– Саша… – сказала Таня.
– Что?
– Там мой пуловер…
– Где? А, вижу.
– Дайте мне его.
Саша взял пуловер и, стараясь не оборачиваться, протянул его за спину.
– Берите…
– Большое спасибо, – поблагодарила Таня.
Взяла пуловер. Надела.
– А как… Красноикрянский?
– Можете повернуться.
Саша
– Я на него написала анонимку. – Прошла мимо Саши.
– Вы?.. – поразился Саша.
– Мне так посоветовали, – объяснила Таня в ванной. – И даже продиктовали. И прежде чем отправлять, покажут ему.
– А ему – зачем?.. Смысл?
– Чтоб быстрее подействовало. А то пока дойдёт… Пока там будут изучать…
Ваткой очищала лицо.
Послышался звук: что-то упало. И Сашин голос:
– Ч-чёрт!..
– Что такое? – Таня выглянула из ванной.
Саша ползал у стола среди стеклянных осколков, собирая с пола варенье – носовым платком.
Таня ахнула:
– Что вы делаете?..
– Простите меня…
Он стоял перед ней на коленях, с приподнятыми руками.
Формально, в линиях, картина была классической.
– Оставьте! Что вы! Я сама!..
– Нет… Это я сам… – он вновь принялся вытирать.
– Нет, я сама… Ну, что вы…
Саша отталкивал её:
– Нет… Нет…
Она попыталась поднять Сашу с колен:
– Ну что вы… Ну… ну…
Он сопротивлялся – одной рукой; а другой, сжимая платок, торопливо тёр пол.
– Давайте… – тянула Таня.
– Пустите… – упирался он.
Они убеждённо боролись. Некоторое время слышалось лишь прерывистое дыханье.
– Ой! – вдруг отпрянула Таня.
– Что?.. – испугался Саша.
Она смотрела на его руку. Это было уже не варенье: по пальцам струилась кровь!
Саша стал её стряхивать. Брызги полетели во все стороны.
– Прекратите жестикулировать, – попросила Таня.
Саша принялся вытирать пальцы. Но кровь продолжала течь.
Таня молча и неожиданно стремительно потащила его в ванную.
Белизна раковины покрылась алыми струйками крови и бурыми комками варенья.
– Сейчас, сейчас… – приговаривала успокаивающе.
Нашёлся бинт; забинтовала.
– Вы как медсестра, – удивился Саша. – Как-то у вас это всё… умело.
– С вами можно многому научиться, – ответила она очень серьёзно. Настолько серьёзно, что он засомневался в её серьёзности. Но уточнять не решился.
Сели за стол. Забинтованная рука Саши висела на перевязи.
Привычно приступили к делу.
– Пастила, – через какое-то время подсказала Таня.
Однорукий Саша попробовал пастилу.
– Классно.
И посоветовал сам:
– Со сгущенкой её.
– Да, неплохо… А это, кстати, настоящий шоколад. Я уверена, что вы его не ели. Или ели так давно, что уже не помните.
– Это когда же?
– В детстве.
– Не помню… Ну-ка… О-о… Действительно… Здорово! Но почему.. весь шоколад не такой?
– Потому, что его уже не найти.
Саша перестал жевать.
– Если его не найти – то как же он на нашем столе?
– Любовь способна творить чудеса. Вы этого не знали?
– Ну… теоретически. Но тогда получается, что если бы эта женщина вас не полюбила, то есть если бы не чудо любви… как вы говорите… то я – никогда? не узнал бы настоящего шоколада?
– Сегодня точно нет. Но давайте о ваших делах. Мне очень любопытно: как там поживает ваше двадцатидевятимерное в одиннадцатимерном?
Саша поморщился.
– Наоборот: одиннадцати- в двадцатидевяти-.
– Простите. Никак не запомню.
– Вам нужно больше есть сладкого, – наставительно сказал Саша. – Халву закусывать тортом. Очень рекомендую.
– А вы, я вижу… сладкоежка.
– Никому об этом не говорите.
– Хорошо, хорошо. Конечно. Но почему? Это такая страшная тайна?
– Ну, я же не девушка. И не ребёнок.
– Ну, да. Ну, и что?
– Ну, как… Неловко.
– А передо мной – не неловко?
Саша на секунду замер – и отрицательно мотнул головой.
– Почему?
Саша надолго задумался. И ответил:
– Не знаю.
Они смотрели друг на друга: Таня – внимательно-пристально, а Саша – обеспокоенно-растерянно.
Вошёл в свой полутёмный номер.
Негромко бубнил телевизор, громко храпел сосед.
И чемодан, и наброшенная на плечи длинная куртка, и белеющая перевязь делали Сашу очень похожим на вернувшегося с фронта.
10.
Был конец дня.
Город жил обычной своей жизнью. По улицам шли прохожие. И по переулкам. Двигался транспорт. Дождя не было, даже напротив: жизнь украшалась мягким предвечерним солнышком.
С разных сторон к гостинице приближались Таня и Саша.
На их лицах лежала та же печать застывшей заботы, что и на всех других лицах. Они были частью всех.
Они сближались.
Они увидели друг друга.
И лица их вмиг изменились, озарились, заиграли; и они перестали быть частью всех, они стали противоположны всем.
– Привет!.. – Саша взмахнул перебинтованной ладонью.
– Привет!..
Остановились в шаге друг от друга. Показалось: обнимутся… Нет.
– Как-то непривычно… – сказал Саша.
– Что?
– Видеть вас при дневном свете.