Пять веселых повестей
Шрифт:
– Какая?
– Со временем узнаете, - таинственно, вполголоса обещал я.
– А теперь он, видите, как искупил свою вину? Такой концерт готовит! Прямо в цехе! Да еще скромничает. «Это, - говорит, - не моя идея!» Не цените вы его, ребята! Ох, не цените!
В этом, собственно говоря, и заключалась вся моя помощь в подготовке концерта, потому что оказалось, что артистических талантов у меня, к сожалению, почти нет. Я пробовал петь в хоре, но меня оттуда выставили, сказав, что я «не только сам фальшивлю, но и мешаю петь всем остальным». В пьеске, которую готовили ребята, мне поручали разные роли, но потом говорили,
И тогда я придумал: буду конферансье! Ведь для этого ничего не нужно уметь. Ну, конечно же, это легче всего: выйти, объявить да еще сказать в конце, что «концерт окончен».
С этим делом я вполне справился!.. Но только я не просто объявлял номера, нет, я еще и острил и отпускал разные шуточки, как это делают настоящие конферансье. Сперва громко начинали хохотать все наши ребята (мы с ними об этом заранее договорились), а потом уж и некоторые зрители подхватывали.
Начал я концерт словами из известного марша: «Нам песня строить и жить помогает!..» Все зрители с этим согласились и сразу захлопали. Потом я, кажется, очень удачно сострил, сказав, что в нашем зрительном зале есть и партер и даже галерка, потому что машинисты подъемных кранов смотрели весь концерт прямо сверху, из своих кабин. А потом сразу грянул наш школьный хор. За ним пошла сценка, в которой Рыжик играл главную роль, а я никого не играл. И еще был танец из балета «Лебединое озеро». А потом Рыжик выступил еще раз и прочитал стихотворение одного школьного поэта, посвященное началу учебного года, потому что действительно до первого сентября оставалось всего-навсего два дня.
Рыжик читал стихотворение, как говорится, «с большим творческим подъемом». Вообще мне казалось, что у него прекрасное настроение. И я не ошибся…
После концерта, который на самом деле прошел не так хорошо, как у меня в заметке, а, я бы сказал, с переменным успехом (иногда хлопали громко, а иногда еле-еле), Вовка подошел ко мне и радостно сообщил:
– А я все-таки буду играть Тома!..
– Молодец! Значит, согласился? Совесть тебя заела? Да? Ведь ты же проиграл мне пари - значит, должен играть! Теперь понял, да? Осознал?
– Нет!
– Рыжик на минуту опять насупился.
– С ней я бы ни за что не стал репетировать… И вообще не стал бы выступать под ее руководством. Зачем это мне нужно? Но она уезжает! Слышишь? Совсем уезжает отсюда! Сперва в отпуск, на два месяца, а потом и вовсе не вернется… Мне отец сам сказал. Они поссорились! Здорово?
– А почему она так решила? Вдруг уехать?..
– Не знаю… И пусть уезжает! Пусть!
– А кто же теперь будет играть Жаннетту?
– очень грустно спросил я.
– Другая артистка.
– Не-ет. У другой так не получится…
– Незаменимых нету!
– решительно сказал Рыжик.
Я уже где-то читал такую фразу и согласился с ней, потому что не хотел портить Рыжику настроение.
– Ты понимаешь? Теперь мы снова будем вдвоем!
– торжественно воскликнул Вовка.
– А раньше? Разве вы не были вдвоем? Зачем же ей обязательно уезжать?..
Рыжик замялся, помолчал
– Нет, мы и раньше были… Но теперь будем совсем-совсем вдвоем!
И, вновь помолчав, добавил:
– И еще ты будешь… Но это совсем другое дело. Понимаешь?
НОЧНОЙ СТУК
Хоть мама и завешивала окна всем, чем могла, спасаясь от полярного солнца, но мы с Димой все равно каждую ночь очень долго вертелись на своих раскладушках.
Так было и в эту ночь. Дима стал чуть-чуть поразговорчивее, чем раньше. Он даже рассказал мне о том, что говорили рабочие после нашего концерта. Они, оказывается, не так уж бурно хлопали просто потому, что у них был обеденный перерыв и они хотели отдохнуть. А вообще-то между собой они говорили почти то же самое, что было написано в моей корреспонденции. Честное слово, удивительно, как я хорошо все предвижу! Потом мы раза четыре желали друг другу спокойной ночи. Потом Димка опять спросил, не было ли письма, а я сделал вид, что сплю, и ничего не ответил.
– Ты спишь?
– спросил Дима.
Я молчал.
– Ты спишь?
– снова спросил он.
Я снова промолчал.
– Ты спишь?!
– повторил Дима в третий раз, уже так громко, что даже мама в соседней комнате забеспокоилась:
– Что у вас там происходит?
И вдруг раздался стук в дверь. Сперва осторожный, а потом погромче…
– Это почтальон!
– воскликнул Дима. И бросился к двери.
«Нет, он совсем уже рехнулся, если думает, что почтальоны ходят по квартирам в час ночи!» - решил я. Но через минуту Дима прошлепал босыми ногами обратно и, изумленно взглянув на меня своими близорукими, всегда такими непохожими со сна глазами, проговорил:
– Там тебя спрашивают.
– Меня?!
– Ну да, тебя!
– Кто?
– Твой новый приятель.
– Какой приятель?
– Пойди сам и посмотри!
Я тоже босиком бросился в коридор и увидел… Рыжика. Вид у него был странный: зеленые глазищи блестели, рыжие волосы были в полном беспорядке.
– Это ты?
– шепотом спросил я, боясь, чтобы не услышала мама.
– Я…
– Что случилось?
Вместо ответа Рыжик тоже шепотом спросил:
– Ты сейчас занят?..
– Что-о?! В час ночи?!
– Ой, прости!.. Совсем забыл, что уже ночь. Я ведь не спал сегодня…
– А что случилось?
– Что случилось?!
– раздался сзади тревожный голос мамы: она всегда умудрялась просыпаться именно тогда, когда мне хотелось, чтоб она крепко спала.
– Мне нужен… мне очень нужен Сева.
– Сейчас?!
– шепотом воскликнула мама.
– Ну, на немножко… На полчасика.
– Ночью?!
– Мы только выйдем на улицу… и потом он скоро-скоро вернется. Можно, а?
У гордого Рыжика был такой умоляющий голос, что мама даже растерялась.
– Но ведь сейчас уже очень поздно… Около часа, - проговорила она неуверенно, будто сомневалась в том, что час ночи - это действительно позднее время.
– Нам только на полчасика… Всего на полчасика, - повторял Рыжик.
– Я бы их отпустил, - раздался вдруг сзади голос папы.
Мама сразу оживилась:
– Ты бы вообще отпустил их куда угодно! Ты ведь и в самолете не особенно волновался, когда все думали, что Рыжик удрал. На улице ночь…