Пять веселых повестей
Шрифт:
– Не огорчайтесь!
– быстро заговорил я.
– Не огорчайтесь, пожалуйста! Я сейчас его догоню! И он будет играть Тома Сойера! Я его заставлю!
Сергеева печально улыбнулась.
– Нет, нет! Не надо… Я ведь знала, что ничего из этого не получится.
Я тогда не понял, к чему относятся ее слова, и еще горячей стал убеждать:
– Получится! Такой спектакль получится, что все со стульев попадают от восторга! Хотите, я Тома сыграю, а? Ведь меня в Москве все называли выдумщиком и фантазером. Значит, и я, может быть, подойду для этой роли… Вот проверьте! Хотите, я вам стихи прочитаю? Наизусть!
Тут же я с испугом подумал, что, если она согласится
Тогда я решил любой ценой вернуть Рыжика на сцену.
– Подождите, пожалуйста, - торопливо проговорил я.
– Сейчас… сейчас я вернусь. Все будет хорошо. Вы увидите!
Она ничего мне не ответила, потому что думала о чем-то своем, а я пулей помчался по гулким и пустым этажам.
Рыжик стоял возле школы, за углом. Он, видно, поджидал меня.
– Вернись сейчас же!
– громко приказал я ему.
Но он взглянул на меня такими злыми зелеными глазищами, что я сразу сбавил тон.
– Ну, почему ты так?.. Ведь она хотела помочь тебе… Чтобы ты сыграл Тома!
– Не нуждаюсь!
– отчеканил Рыжик.
– Все это было подстроено! Теперь-то я понимаю… Сколько раз у отца спрашивал: «Кто этот руководитель? Кто?» Он помалкивал. «Сюрприз!» - говорил. А пришел-то не руководитель, а ру-ко-во-ди-тель-ни-ца! Кто ее звал? Кто ее просил? Все нарочно подстроено! Все подстроено!..
– Ну вернись, Вовка!..
– Не вернусь! А ты иди, умасливай ее… Может, сам Тома сыграешь?
– Нет, я не сыграю. Просто не смогу! У меня нет таланта. А у тебя есть! И еще какой! Только ты один можешь сыграть. И ты не имеешь права срывать спектакль. Вот ребята узнают - что тогда будет? Ты же сам говорил, что «искусство требует жертв»! Вот и пожертвуй… Согласись! И что ты там с ней не поделил?
– Не твое дело!
Рыжик быстро зашагал по улице. А я пошел я другую сторону. Пройдя немного, я вспомнил, что обещал Сергеевой вернуться. Но ведь один, без Рыжика, я ей был вовсе не нужен, и поэтому я не стал возвращаться на четвертый этаж, в пустой школьный зал, а тихо побрел по улице с московским названием…
ПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР
Я вовсе не хотел его подслушивать. Это получилось совершенно случайно. Просто я до того зачитался и сидел на своем любимом балконе так тихо, что мама совершенно забыла про мое существование. И вдруг я услышал в комнате мужской голос. Сперва я решил, что это Дима или папа, но потом разобрал, что голос другой… Это был Владимир Николаевич.
Я сидел за одной половиной балконной двери, которая была завешана газетами, папиными и мамиными халатами: полярный день все еще мешал нам спать по ночам. Так что мама и Владимир Николаевич меня не видели, хоть я был буквально рядом с ними. А вторая половина двери была открыта, и потому я слышал каждое слово. Правда, иногда мягкий голос Владимира Николаевича начинал звучать так тихо, что мне приходилось напрягать весь свой слух и чуть не всовывать голову в комнату. Но я слух напрягал, а в комнату все-таки не совался…
Сперва Владимир Николаевич тоже похвалил маму за уют. И голос его в ту минуту чем-то напоминал голос Рыжика, когда тот (помните?) с завистью сказал:
– Ую-утно у вас…
Потом Владимир Николаевич заметил, что будет очень хорошо, если мама с папой выберутся к нему в театр. Только не в ближайшие три дня («Эти спектакли лучше смотреть в Москве!»), а позже, когда пойдет какая-то малоизвестная пьеса, «открытая местным театром», как сказал Владимир Николаевич. В общем вначале не было ничего интересного.
Я даже собирался уже покинуть свое убежище, войти в комнату и поздороваться с Владимиром Николаевичем, но тут… Тут он сказал:
– У меня к вам есть одна большая… и очень необычная просьба.
– Пожалуйста! Я всегда рада!.. Если только смогу… - стала уверять мама.
И все-таки Владимир Николаевич не сразу высказал свою просьбу; он еще довольно долго, пока я у себя на балконе просто умирал от нетерпения, ходил по комнате (шаги его то приближались, то удалялись or балкона). Я, забывшись, чуть было не крикнул: «Скорее! Скорей выкладывайте свою просьбу! Мы всем «семейным квартетом» вам немедленно поможем!» Но я все-таки удержался и ничего не крикнул.
– Понимаете ли, - сказал, наконец, Владимир Николаевич, - вот у вас в доме так уютно…
– Ах, что вы! Что вы!
– перебила мама. Но Владимир Николаевич не обратил никакого внимания на ее скромность и продолжал:
– Сразу чувствуется, что в доме женский глаз, женская рука… женская душа…
Последние слова Владимир Николаевич произнес так тихо, что я их еле расслышал.
– Впрочем, я не с того начал, - уже горячей продолжал он.
– Я просто хотел сказать, что у нас в доме ничего этого нет. Мы ведь с Рыжиком всегда вдвоем… Мы уже пять лет только вдвоем. И даже дали друг другу священную клятву, что так будет всегда. Это, наверно, по-мальчишески? Да? Но было время, когда нам обоим казалось, что это вовсе не по-мальчишески, что так именно и будет лучше всего. Но потом…
Голос Владимира Николаевича вновь стал то приближаться к балкону, то удаляться от него.
– Потом я понял, что всегда так быть не может. И прежде всего из-за Рыжика. Ведь я часто уезжаю в гастрольные поездки. Надолго уезжаю, а он остается один. Совсем один. И ждет меня, а я там волнуюсь, даю телеграммы, если их есть откуда давать. Иногда ведь в самую глушь тайги забираемся. У нас с Рыжиком крепкое и нерушимое мужское братство! Но все чаще и чаще приходят моменты, когда Рыжику нужна помощь матери… Или такой женщины, которая могла бы стать для него матерью. Конечно… конечно, я понимаю, что заменить ее никто на свете не сможет. Но бывают же добрые, самоотверженные женщины, которые способны почувствовать чужого ребенка своим собственным…
Владимир Николаевич, казалось, ждал, что мама что-нибудь скажет, как-нибудь его поддержит, но мама почему-то молчала. Тогда он продолжал:
– Такая женщина есть. Она бы могла стать для Рыжика настоящим другом, самым преданным… Может быть, даже таким же, как я!
– Вы в этом уверены?..
– спросила мама так тихо и робко, что я даже засомневался: услышал ли я ее голос, или мне показалось?
– Если б я не был уверен… абсолютно уверен, я бы никогда не пришел к вам со своей просьбой. Но беда в том, что Рыжик не хочет разрушать нашего мужского братства. Не хочет принимать ее дружбы. Вы знаете, что Рыжик бредит театром… Так вот, это была его любимая актриса до той поры, пока он не почувствовал, что она может навсегда войти в наш дом. А тогда он ее вдруг возненавидел! Люто невзлюбил! И, кажется, впервые мы с Вовкой не понимаем друг друга. Да, впервые за много лет… Я хотел как-то сблизить их в совместной работе… В творчестве, что ли. Вы знаете, как Рыжик мечтал сыграть Тома Сойера! Вы же помните, какие номера он выкидывал в самолете: готовился, тренировался! Но вот на днях… он узнал, что она будет руководителем их школьного драмкружка, - и отказался от роли.