Шрифт:
Когда я был маленьким, мы с братом Дэвидом всегда должны были отправляться спать вовремя, независимо от того, хотели мы или нет. Особенно летом нужно было идти в постель до захода солнца, а поскольку наша спальня находилась в восточном крыле дома и имела большое окно, выходившее на главный двор, то есть на запад, резкий розоватый свет вливался в это окно часами, а мы лежали, не в силах сомкнуть глаза, и таращились на отцовскую калеку-обезьянку, прилепленную к подоконнику, или тихонько разговаривали, рассказывая друг другу разные истории.
Наша спальня находилась на
Целью такого преступника — должен сказать, необычайно отважного вора
— конечно же не было похитить нас. Дети, как мальчики, так и девочки, были необычайно дешевы в Порт-Мимизоне. Мне говорили, что мой отец, который когда-то занимался торговлей детьми, бросил это дело из-за невыгодности.
Но независимо от того, была это правда или нет, каждый или почти каждый знал какого-либо человека, который мог достать ребенка по любой цене, конечно, в пределах разумного.
Торговцы, в основном, интересовались детьми бедняков и тех, кто не заботится о воспитании своих чад. Если вы, например, хотели маленькую темнокожую или рыжую девчонку, худенькую или полную, а может быть, мальчика-блондина, как Дэвида, или бледного темноволосого паренька, как я, вы могли получить искомое в течение нескольких часов.
В отличие от широко распространенного мнения о негодяях и методах их работы, они не стали бы держать нас с Дэвидом в плену и требовать выкупа, хотя отец и слыл в округе богачом. И этому было только одно объяснение. То небольшое число лиц, знавших о нашем существовании, знали так же или им дали понять, что отец не дорожит нами. Не могу сказать, было ли это правдой. Во всяком случае, я верил в это, хотя отец не давал нам ни малейшего повода.
Решетка на нашем окне — я пишу это в моей старой спальне — была выкована в виде переплетающихся ветвей вербы, хотя прутья были чересчур прямые и симметричные, чтобы нельзя было открыть окно.
Летом решетка зарастала вившимся серебристым растением, которое ползло по стенам со двора наверх. Я всегда хотел, чтобы этот вьюнок полностью закрыл окно, которое не позволяло нам спать. Однако, Дэвид постоянно отрывал ветки или целиком кусок ствола и мастерил из них что-то вроде свирели. Его игра на этом инструменте становилась раз от разу все умелее и громче, и в конце концов, достигла ушей нашего учителя мистера Миллиона.
Мистер Миллион въезжал в нашу комнату среди абсолютной тишины. Его широкие колеса легко скользили по неровной поверхности пола, но Дэвид притворялся спящим.
Свирель к этому времени уже лежала под подушкой, в одеяле или под периной, но мистер Миллион всегда находил ее.
До вчерашнего дня я не мог представить себе, что он делал с этими маленькими игрушками после конфискации, хотя часто, когда мы не выходили из дому из-за
Сломать или выбросить их через решетку на лежавшее внизу патио полностью противоречило его характеру. Мистер Миллион ничего специально не ломал и не выбрасывал.
Я припомнил его усталое выражение лица, с каким он добывал маленькие свирели из тайников Дэвида — тогда его лицо очень напоминало лицо моего отца, — а также как он поворачивался и выезжал из комнаты. Но что же он делал с ними?
Итак, как я уже говорил, я очень часто задумывался над этим — это дело было как раз из тех обычных дел, которые добавляли мне уверенности в себе. Он разговаривал со мной здесь, когда я работал, а когда он выходил, мой взгляд лениво скользил вслед за его плавными движениями и мне казалось, будто чего-то тут не хватает, чего-то такого, что я помнил с тех счастливых дней своего раннего детства, а теперь забыл. Я закрыл глаза и попробовал представить, как это выглядело, исключая всякие сомнения и всевозможные попытки разгадать то, что я «должен» был знать. Я понял, что отсутствующим элементом был короткий блеск металла над головой мистера Миллиона.
Когда я это понял, то было уже ясно, что он вызывался резким движением его руки вверх, как при отдаче чести. Я долго не мог отгадать причин этого движения. Я мог только допустить, что поскольку это было, то должно исчезнуть через некоторое время. Я пытался припомнить, не было ли в коридоре возле нашей спальни чего-то такого, что существовало в далеком прошлом, а сейчас исчезло, какая-то завеса или поле, аппаратура, которую нужно было выключать, или что-то в этом роде, что вынуждало его делать такое движение. Ничего не было.
Я вышел в коридор и тщательно осмотрел пол, стараясь отыскать неизвестно какие следы, потом перешел на стены, мебель, начал отрывать старые шуршащие обои, вытягивая шею, чтобы осмотреть потолок. В конце концов, через час я увидел то, чего не видел раньше, тысячи раз проходя здесь. Как и все двери этого очень старого дома, дверь имела массивную раму, и одна из частей ее, а именно верхняя, выходила из стены, образовывая над дверью узенькую полоску. Я вытащил в коридор кресло и взобрался на него. Полочка была покрыта толстым слоем пыли, на ней лежали все сорок семь свирелей моего брата, а также другие предметы, которые были когда-то отобраны у нас. Многие из них я помнил, но некоторые так и не нашли места в моей памяти.
Маленькое желтое птичье яйцо… Очевидно, пичужка свила гнездо в ветвях нашего вьюнка, а Дэвид или я вытащили его, но мистер Миллион, в свою очередь, отобрал его у нас. Это вполне возможно, но как было на самом деле, я уже не помнил.
Была там кукла, сделанная из меха какого-то зверька, а также ключ, вызвавший чудесное воспоминание. Это был один из тех больших, прекрасных ключей, которые продавались каждый год.
Их владельцы могли входить в некоторые залы городской библиотеки в часы ее работы. Мистер Миллион конфисковал его, решив, что мы начали играть им после года пользования, когда он уже потерял свою ценность.