Пятая голова Цербера
Шрифт:
Потом мне и еще троим заключенным сообщили, что нас переводят в другой лагерь. Мы сами несли продукты, но все же в дороге едва не умерли от голода и холода. Оттуда нас опять перевели в другой лагерь, где нам сказали, что отныне мы свободные люди. Мы помылись по душем, получили чистую одежду и по здоровенному куску мяса с кашей.
Помню,
Создавалось впечатление, что все это еще ждет меня впереди. Руки у меня задрожали и я не смог удержать миску.
Возникло желание побежать к колючей проволоке, ограждавшей наш лагерь, и завопить во все горло, кричать и кричать!
Через два дня шестеро бывших заключенных разместились в повозке, запряженной мулами.
Крутыми дорогами и серпантинами мы ехали вниз до тех пор, пока не оставили позади зиму и не въехали в лето с его цветущими деревьями и цветами на лугах.
На улицах Порт-Мимизона было многолюдно.
Я уже отвык от такого количества людей и, наверное, долго приходил бы в себя, если бы мистер Миллион не заказал для меня паланкин.
Я приказал носильщикам задержаться и на заработанные в лагере деньги накупил газет, чтобы, в конце концов, узнать, какое сегодня число и год.
Я должен был отсидеть обычный в таких случаях срок от года до пятидесяти.
Я знал месяц и год, когда был закован в кандалы. В лагерях невозможно было узнать, сколько прошло времени. Конечно, каждый вел свой подсчет времени, но что можно было сделать, если у нас даже не было смены времен года — одна сплошная холодная зима. Кто-то заболел горячкой и после десяти дней болезни, когда выздоравливал, с пеной у рта доказывал, что прошло два года. Однажды я сам заболел, но, как видите, выкарабкался.
Газета была мне незнакомой, я не помнил такого названия. Всю дорогу до дома я вчитывался в дату под ним.
Прошло десять лет!
Когда я убил отца, мне было восемнадцать, значит, сейчас двадцать восемь.
А я-то считал, что мне все сорок!
Теперь я должен объяснить, почему веду записи всех моих воспоминаний. Это стоило мне многих дней работы. Должен пояснить, почему я это поясняю. Я написал это, чтобы унять угрызения совести, а сделал это сейчас, потому как знаю, что когда-нибудь прочитаю все это и мне станет стыдно.
Может, к тому времени я разгадаю загадку своего «я» или просто перестану думать над этим.
Так прошли три года. Когда я с Периссой вошел в этот дом, здесь царил жуткий беспорядок, так как — это рассказал мне мистер Миллион — тетка последние годы своей жизни провела в поисках сокровища, которое отец спрятал где-то здесь.
Она так ничего и не нашла, а я не стал продолжать ее начинания. Я просто-напросто не верю этому, поскольку знаю характер отца гораздо лучше, чем она, и убежден, что большую часть того, что он получал от торговли женским телом, он вкладывал в исследования и аппаратуру. Вначале я сам испытывал большую нужду в деньгах, но благодаря репутации, которую раньше имел наш дом, очень быстро появились новые девушки, которые хотели продать себя, и мужчины, которые охотно платили за это.
Я понял, что моя роль заключается в том, чтобы свести их вместе с соответствующей обстановке, и теперь у меня отличный штат работниц. Пхаедрия живет с нами и тоже работает. Ее такое удачное замужество оказалось ошибкой. Когда я вчера работал в лаборатории, то услышал, что кто-то стучится в дверь. Я встал и открыл. На пороге я увидел Пхаедрию с ребенком на руках…
Когда-то он придет ко мне.