Пятая пробирка

Палмер Майкл

—Хорошо, милая, — повторял Энсон, прикладывая стетоскоп к спине девочки, — вдохни, выдохни... Молодец! Завтра ты, может быть, поедешь домой.

Девочка повернулась и обхватила ручонками шею док­тора.

—Я так люблю тебя, доктор Джо! Так люблю!

—И я тебя люблю, мой орешек!

Энсон никому бы не признался в том, как много сил от­няли у него всего несколько слов. Он дал Мариэль книж­ку с картинками и едва дошел до маленького кабинета, ко­торый делил с дежурным врачом. Что же это такое с ним творится? Через полминуты, борясь с надвигающимся

приступом одышки, он достал из кармана рацию, которую всегда носил с собой и которая использовалась только в экстренных случаях для вызова помощи.

—Это Клодин, доктор Энсон, — раздался голос сест­ры. — Где вы находитесь?

—В комнате врачей... в больнице.

—Вам нужен кислород?

– Да.

— Одну минуту. Я сейчас буду.

Прошло всего полминуты, и Клодин влетела в кабинет, таща за собой 650-литровый баллон драгоценного газа, установленный на двухколесной тележке. Ей было уже около пятидесяти. Клодин была высокой, с гладкой очень темной кожей, а ее глаза смотрели одновременно гордо и заботливо. Она работала в больнице почти со дня ее осно­вания.

— Вы сегодня в дневную смену? — успел спросить Эн­сон до того как медсестра приладила ему к лицу маску и открыла кран подачи кислорода.

— Дышите спокойно, — сказала она. — Я... одна из сес­тер заболела, и я ее подменяю.

Энсон не обратил внимание на встревоженное выраже­ние лица Клодин. Он вынул из верхнего ящика стола ин­галятор с кортизоном и сделал два глубоких вдоха, а затем снова припал к маске.

— Хорошо, что вы здесь оказались, — проговорил он.

— Вам лучше?

— При такой влажности тяжеловато.

— Пока не начнутся дожди, влажность будет расти.

— Значит, станет еще тяжелее. Стопроцентная влаж­ность... Не представляю, как я переносу ее.

И снова тень пробежала по лицу сестры.

— С вами все будет хорошо, доктор, — она сказала это уверенно.

— Конечно, Клодин.

— У вас назначена встреча с доктором Сен-Пьер. Отме­нить ее?

— Нет-нет, я не отменяю встреч. Вы это знаете.

Энсон, на которого некогда можно было надеяться, как на ветер, стал абсолютно дисциплинированным че­ловеком. Каждую среду в полдень он встречался в не­большой больничной столовой с доктором Сен-Пьер; там он ел свой любимый чаудер [22] с зеленым салатом, выпивал бутылку камерунского «Гиннеса», а на десерт поглощал шарик шоколадного мороженого. Там они с доктором Сен-Пьер общались неофициально, обсуж­дая дела больницы, клиники и лаборатории, работу над «Сарой-9» и в последние годы его собственное здоро­вье.

22

Чаудер — густая похлебка из рыбы или моллюсков со свининой, сухарями и овощами.

— Простите меня, доктор, — начала Клодин, — но, по- моему, вы все еще дышите с большим трудом.

— Возможно... трудно сказать.

—

Нет ли какого-нибудь другого лекарства, которое я могла бы вам дать?

— У меня... столько лекарств... что я сам... иногда пута­юсь... в них.

— Успокойтесь и просто дышите! Мне, наверное, стоит позвать доктора Сен-Пьер.

Энсон махнул ей рукой, что должно было означать «по­дождите, не беспокойтесь!» Сестра отошла к стене, но не сводила с доктора внимательного сочувственного взгля­да. Незаметно для него, она сунула руку в карман халата и нервно потрогала лежащую там пробирку с бесцветной жидкостью.

Точно, один и четыре десятых кубика — не больше и не меньше.

Такой была инструкция.

Точно один и четыре десятых...

Ланч назначался на полдень, но когда доктор Энсон на­дышался кислородом и смог пройти в столовую, было уже четверть первого. В столовой за одним из трех небольших столов сидела только доктор Сен-Пьер. Перед ней стоял высокий стакан со льдом и лежал бутерброд с тунцом, а сама она листала какой-то журнал. Одета она была в шор­ты цвета хаки и белую футболку, обтягивающую весьма соблазнительную грудь. На несколько секунд Энсон от­влекся от своих проблем с дыханием. За годы, проведен­ные вместе с Элизабет, он часто ощущал, что их отноше­ния готовы перейти за границу близкой дружбы, но этого так и не произошло.

Энсон уселся за столик, и через секунду повар уже поч­тительно расставлял перед ним тарелки с едой — немое свидетельство того, что не было в больнице, лаборатории или во всем центре человека, в жизни которого доктор не играл бы важную роль.

—Понять не могу, — сказал он Элизабет по-английски, сделав паузу, чтобы сделать глубокий вдох, — как вы ухит­ряетесь выглядеть свежей в такую погоду.

—Думаю, что и вы выглядели бы посвежее, если бы дышали чем-нибудь получше, нежели кислородный кок­тейль восьмидесятипроцентной крепости.

—Я сегодня уже принял дневную норму.

—Боюсь, что долго вы так не протянете.

—Кто знает? Легкие могут привыкнуть.

—Только не с легочным фиброзом, Джозеф, и вы это знаете не хуже меня.

Энсон принялся за салат и, как обычно, сделал боль­шой глоток своего камерунского «Гиннеса» прямо из гор­лышка. «Элизабет права», — подумал он. Она всегда была права, когда речь заходила о его здоровье. Но все же...

—Сейчас не время ложиться на операцию. Сезон мус­сонов вот-вот начнется, а работа в лаборатории идет так хорошо... Мне же столько еще надо сделать!

—Вы каждый день рискуете умереть от сердечной не­достаточности! — Элизабет положила свою ладонь на руку доктора. По выражению ее лица можно было безошибочно определить, что ее забота являлась столь же личной, сколь и профессиональной. — Вы так много сделали для столь­ких людей, Джозеф! Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось. А ваше состояние становится все хуже и хуже, и улучшения не предвидится. Если положение еще ослож­нится, оперировать станет намного рискованнее.

—Возможно.