Пятая Сила
Шрифт:
Он коснулся ее губ кончиками пальцев.
– Не уходи! Останься со мной… прошу, останься!
Тала едва слышно вздохнула, кладя голову на его плечо.
– Не могу… Пойми, не могу. У меня сын… и муж. Я должна уехать.
Саадан приподнялся на локте, взял ее руки в свои.
– Останься, прошу! Возьми сына и возвращайся ко мне. Мы вырастим его, я дам ему свое имя, мы…
– Нет, - Тала помотала головой - и отстранилась. – Я не могу. Это… будет подло.
… Словно напряженная струна лопнула – так резко и звонко прозвучало это.
–
– Что?
– То, что ты делаешь сейчас… Это – не подло?
Невыносимо долгую минуту они смотрели друг на друга.
Дождь снаружи перестал. Задул ветер, разгоняя тучи.
Потом Тала встала и потянулась за одеждой.
– Да, - голос ее прозвучал безжизненно-ровно, хотя пальцы дрожали. – Это подло, я знаю. По отношению ко всем – к тебе, к моему мужу. Утром я уеду.
– Тала…
Шелест одежды. Прерывистое, точно со слезами, дыхание…
Заколов волосы, женщина накинула плащ и, не оборачиваясь, вышла. Сделала несколько шагов, остановилась. И долго-долго стояла по щиколотку в грязи, вдыхая мокрый, холодный воздух.
* * *
Летнее утро – утро перед боем - занималось хмурое, серое, словно невыспавшееся. Покрывало тяжелых, низких облаков громоздились над горизонтом, давило к земле. Ночью дождь перестал, но мокрая земля под ногами хлюпала, как раскисшая каша. Будет нынче работы и лошадям, и людям - пробираться по этой грязи.
Конское ржание, людская ругань, торопливые сборы, отрывистые команды, звук боевых рогов. Лучники натягивали тетивы на луки, конники проверяли копыта лошадей, пехота гремела оружием и хмуро, без удовольствия, материлась. Пахло дымом костров, лепешками и почему-то свежим луком. Утро перед битвой. Последнее – для многих из них.
Тала не спала всю ночь. Легла, не раздеваясь, думая, что заснет тут же – да так и пролежала до рассвета. Молчала, глядя в темноту. Вспоминала. Иногда на губах ее появлялась слабая улыбка – или усмешка? – но некому было разглядывать ее в полной темноте. Иногда по стенам шатра скользил неяркий свет факелов, снаружи слышались шаги.
Утром. На рассвете она уедет. Ей дадут лошадь, и она уедет. А к тому моменту, как она доедет до города, там… Нет, армия идет уж наверное медленнее одинокого всадника. Она успеет. Она вернется. Тирайн, наверное, с ума сходит… А Лит? Накормила ли его нянька?
Утром она уедет. Больше они не увидятся. Силы Великие, о чем она думает! Как она могла… И все-таки – то, что случилось между ними… не было и не будет у нее больше счастья – такогосчастья. Такого сильного, невыносимо яркого счастья. Словно одну только эту ночь она жила, а теперь – снова лишь существует.
Несколько раз Тала поднималась, подходила к выходу, долго стояла, откинув занавесь, вдыхая свежий после дождя воздух. Выходить наружу ей не позволили – вежливо, но твердо попросили вернуться, и сам тон и голос охранявших ее исключал возможность спора. Она отходила,
Когда ночная тьма стала мало-помалу рассеиваться, Тала поднялась. Поеживаясь, натянула сапоги, заново переплела косы; расчесать волосы было нечем, пришлось пальцами разделять и приглаживать перепутанные пряди. Шпильки то и дело выпадали из рук. Высокие сапоги были по щиколотку в засохшей грязи. Солдат, охранявший ее, принес воды – умыться, и завтрак – несколько вчерашних лепешек. Тала покачала головой – комок стоял в горле.
За ночь все очистилось и ушло, все стало неважным. Теперь ей нужно уехать. Все будет хорошо. Они выстоят. Она будет там.
Еще не совсем рассвело, когда в шатер ее вошел Саадан. Бледный, но спокойный, как обычно, в полном боевом облачении, в руках - шлем и моток мягкой веревки.
– Саадан… - женщина шагнула ему навстречу. – Еще минуту, и я буду готова.
– Нет, - жестко сказал он, не глядя на нее. – Сегодня ты никуда не поедешь.
– Что? – ошеломленно проговорила она, отступая.
– Там будет слишком опасно.
Не обращая внимания на ее удивление, Саадан положил шлем на стол и, ухватив ее за плечо, толкнул к кровати.
– Тала, прости, но мне очень нужно, чтобы ты осталась жива. Поэтому сегодня ты останешься здесь… пока все не закончится. Прости.
Ловко и быстро он свел впереди ее запястья и опутал их веревкой, не обращая внимания на отчаянные попытки вырваться. Повторил:
– Прости. Я постараюсь связать тебя не сильно… просто чтобы не сбежала.
Тала сопротивлялась отчаянно и, гибкая и сильная, смогла бы вырваться, если б не подоспели дружинники. Потом поняла, что ничего не добьется, и молча смотрела, как двое спутывают веревками ее ноги.
Ее связали действительно крепко, но без жестокости, а ноги затянули веревочными петлями так, что крошечными шажками она все-таки могла передвигаться. Один из солдат поставил на стол поднос, уставленный едой, другой обвел глазами шатер и быстро убрал все, чем можно было бы воспользоваться, чтобы распутать или разрезать веревки.
– Прости, - еще раз повторил Саадан. – Так надо.
Он посмотрел на нее – и, резко развернувшись на каблуках, вышел.
Тала закусила губу – до боли.
Она не слышала, как, выйдя и опустив занавесь, Саадан задержался возле стоящего у входа стражника. Подошел к нему вплотную, негромко и холодно спросил:
– Имя?
– Ретан, господин, - вытянулся стражник.
– Какой сотни?
– Первой, господин. Личная княжеская сотня.
– Слушай меня, Ретан, - еще тише проговорил маг и вложил в его ладонь золотую монету. – За эту женщину ты отвечаешь головой. Если хоть волос с нее упадет, если хоть пылинка опустится… сам сдохни, но ее сбереги, понял? Хоть землетрясение, хоть под расстрел, но она должна выжить. Иначе - под землей найду!