Шрифт:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
— Я устал, брат, — сказал невысокий худощавый мужчина, развязывая веревку. Края сутаны разошлись, демонстрируя тонкую белую рубаху и бледное тело, — скоро уже полночь, а мы с шести утра не можем выбить ее признание. Может, нет на ней той вины, о которой сообщили наши денунцианты?
Стоявший у узкого темного окна человек обернулся. Его глаза смотрели пристально, словно забираясь внутрь собеседника и пытаясь докопаться до самого сокровенного, однако чувствовалось, что он тоже устал, хотя и не собирается в этом признаваться. Движения его были медлительны, а веки слегка припухли и покраснели.
— Брат, что за странные речи слышу я
— Все я помню, — вздохнул худощавый. Отхлебнул вина из большой деревянной кружки и сунул в рот кусок хлеба, — неужели этому не будет конца?
— Конца?.. — инквизитор, присланный Апостольским Советом, грузно опустился на лавку, — в то время, как Господь скрыт от нас завесой божественной тайны, Сатана — эта Божья обезьяна, с успехом приобретает все новых сторонников. О каком конце ты говоришь, брат? В Библии сказано: «Они оставили Господа Бога своего, Который вывел отцов их из земли Египетской, и приняли других богов, и служили им — за это навел на них Господь бедствия». Так вот, брат епископ, «бедствия» — это мы. Только мы стоим на страже Божьего слова и дела. О каком конце ты говоришь? Если б не твой сан и не моя уверенность в твоей преданности Господу нашему, клянусь, я мог бы тебя самого заподозрить в ереси, — инквизитор усмехнулся.
Епископ подумал, что если и дальше продолжать начатый разговор, то уверенность инквизитора может поколебаться, а сан, вообще, в этом случае не будет ничего значить. Зная достаточно подобных примеров, епископ представил себя стоящим в железной клетке, в ожидании, когда вчерашние «братья» определят ему вид пытки. Картинка получилась очень правдоподобной. За год участия в Святом суде он уже мог представить на этом месте, кого угодно, даже самого Папу Римского, поэтому снова затянул веревку и вопросительно посмотрел на инквизитора.
— Идем, брат, — сказал инквизитор, — мужайся. Сатана силен и коварен, но не дано ему сравниться силой с Господом нашим. Как говорится в Евангелии, «я видел Сатану, спадавшего с неба, как молния…»
Они прошли по коридору, освещенному двумя коптящими факелами и отворив небольшую дверь, оказались в тесном, но гораздо более светлом помещении. Здесь из стен торчало целых четыре факела. Их багровый отблеск весьма соответствовал обстановке.
У стены стоял широкий стол со свечами, за который им предстояло вернуться, а остальное пространство… Епископ взглянул туда лишь мельком, сосредоточив взгляд на человеческой фигуре, которую уже с трудом можно было назвать «человеческой». Вывернутые за спину руки, связанные веревкой подтянутой к потолку, заняли совершенно невозможное для живого организма положение. Видимо, суставы выскочили со своих мест, разорвав хрящи и ткани, но человек уже не чувствовал боли. Его голова с опаленными волосами безжизненно склонилась на грудь, скрывая то, что когда-то являлось лицом. Все тело, покрытое кровавыми рубцами и шрамами, с засохшей коричневой коркой, вызывало брезгливое отвращение. Сейчас даже трудно было определить, мужчина перед ним или женщина, хотя епископ знал, что ее зовут Эллис Куппель, и всего неделю назад она была женой простолюдина Гейнца Куппеля.
Основная вина ее складывалась из показаний двух свидетелей — денунциантов. Один сообщил, что после встречи с Эллис у его коровы пропало молоко. На второго она, якобы, посмотрела слишком пристально, после чего с ним приключились боли в животе. Окончательно решил вопрос муж обвиняемой, маленький лысый человечек с бегающими глазками, который будучи приведен к клятве на Библии и четырех книгах Евангелия, подтвердил, что неоднократно видел, как жена вечером натирает тело какими-то снадобьями и после этого исчезает, видимо, отправляясь на шабаш. Последний раз подобное случилось в ночь на третье мая, аккурат, в канун великого праздника Обретения честного креста Господня.
Епископ опустился на стул, безразлично ожидая продолжения допроса. Он до мелочей знал всю процедуру, отклонений от которой произойти не могло в силу правоты Господа нашего.
— А где нотариус? — спросил инквизитор, оглядывая помещение, — куда делась эта жирная свинья?
— Ты видел, брат, как его рвало, когда ведьма извивалась под плетью и рычала собакой, являя свою бесовскую сущность? Я полагаю, он со страха выпил много вина и спит где-нибудь.
— Клянусь Господом, это можно расценить, как пособничество еретикам. Ведь так, брат?
— Так, — согласился епископ. Он ничуть не жалел нотариуса, который, чтоб заслужить право заседать в Святом суде, сам написал денунциации на троих соседей. Двое из них уже были сожжены, а последнему предстояло пройти Испытание, поскольку он с дьявольской извращенностью пытается оспорить праведные обвинения. Совершив подобную услугу, нотариус посчитал себя полностью защищенным, но не тут-то было…
…Сатана с успехом приобретает новых сторонников… — вспомнил епископ с трепетным ужасом истинного христианина, непонимающего, почему столько людей (а с каждым днем все больше и больше, если судить по количеству процессов), шло в услужение к Сатане. Неужели все они не видят, где истинный свет, а где обман, ведущий в преисподнюю? Зачем они делают это? Что им дает Сатана такого, от чего они не могут отказаться?
Насколько епископ мог заметить, далеко не все они богаты, многие немолоды и не слишком красивы, не блещут здоровьем… Если на одной чаше весов лежали муки ада, то, что такое бесценное должно незримо лежать на второй?..
— Брат, — инквизитор прервал его мысли, — не сочтешь ли ты за труд сам вести протокол допроса, чтоб не нарушать Инструкции. Не хотелось, чтобы члены Совета потом обвинили нас в несправедливости приговоров и смерти невиновных.
— Но согласно Инструкции, мы не можем вести дознание без нотариуса или двух надежных свидетелей, — возразил епископ.
— Во имя Господа, этот боров подпишет завтра все, что мы ему принесем. Согласно Инструкции, мы также не можем прерывать разбирательство, не добившись признаний и не вынеся приговора.
Епископ молча придвинул к себе бумагу и чернильницу с торчащим из нее пером, а инквизитор, озарив себя крестным знамением, подошел к безжизненно висевшему телу. Смотрел долго и внимательно, отыскивая признаки жизни. Потом, не спеша, отвязал веревку, и тело упало на пол, неестественно вывернув голову и раскинув в стороны руки. Шаги инквизитора, направившегося в угол камеры, гулко ухали по каменному полу. Епископ смотрел, как он набирает воду из бочки и возвращается обратно.
…Неужели она еще жива, — подумал епископ, — от таких мук она б должна давно умереть, если только сам Сатана не поддерживает ее силы, насмехаясь над нами…
Инквизитор с размаху выплеснул воду. Тело, будто вздрогнуло. Прозрачные брызги разлетелись в разные стороны, но собираясь в струйки, они окрашивались в грязно бурый цвет крови и текли по неровному полу к стене, где стоял кузнечный горн, использовавшийся при пытках каленым железом.
Тело, действительно, зашевелилось. Руки напряглись, но не смогли сдвинуться с места. При этом лицо исказила гримаса боли. И епископ, и инквизитор, видя такое чудо фактического воскрешения, одновременно перекрестились.