Пятьдесят оттенков свободы
Шрифт:
— Ты думаешь, я бы изменил тебе? — Тон у него возмущенный.
— Ты изменил, — рычу я, — тем, что побежал плакаться в жилетку к этой женщине, как бесхребетный слабак. Тем, что обсуждал с ней нашу личную жизнь.
У него отвисает челюсть.
— Бесхребетный. Вот как ты думаешь? — Глаза его сверкают.
— Кристиан, я видела сообщение. Вот то, что я знаю.
— То сообщение было предназначено не для тебя, — рычит он.
— Факт, что я увидела его, когда твой «блэкберри» выпал из кармана пиджака, когда я раздевала тебя, потому что ты был слишком пьян, чтобы раздеться самому.
Он тут же бледнеет, но меня уже несет, внутренняя стерва вырвалась на волю.
— Ты помнишь прошлую ночь, когда пришел домой? Помнишь, что ты сказал?
Он тупо смотрит на меня с застывшим лицом.
— Что ж, ты был прав. Я действительно предпочитаю этого беззащитного ребенка тебе. Именно так поступает любой любящий родитель. Именно это должна была сделать твоя родная мать. И мне очень жаль, что она этого не сделала, — потому что, если бы сделала, сейчас мы бы не вели этот разговор. Но ты теперь взрослый — тебе надо вырасти и перестать вести себя как капризный подросток. Возможно, ты не испытываешь радости по поводу этого ребенка, я тоже не в восторге, учитывая выбор времени и твое такое откровенное неприятие новой жизни, этой плоти от плоти твоей. Но либо ты делаешь это со мной, либо я делаю это без тебя. Решение за тобой. Пока ты упиваешься жалостью и презрением к себе, я еду на работу. А когда вернусь, перенесу свои вещи в комнату наверху.
Он ошарашенно моргает.
— А теперь, с твоего позволения, я бы хотела одеться. — Я тяжело дышу.
Кристиан очень медленно отступает на шаг, выражение лица его ожесточается.
— Это то, чего ты хочешь? — шепчет он.
— Я уже больше не знаю, чего хочу. — Мой тон в точности отражает его, и требуются колоссальные усилия, чтобы изобразить безразличие, когда я небрежно окунаю кончики пальцев в увлажняющий крем и аккуратно наношу его на лицо. Вглядываюсь в отражение в зеркале. Голубые глаза широко открыты, лицо бледное, но щеки пылают. Ты отлично справляешься. Только не отступай. Не отступай.
— Ты не хочешь меня? — шепчет он.
Ну нет… даже и не думай, Грей.
— Я ведь все еще здесь, не так ли? — резко бросаю я. Взяв тушь, наношу вначале на правый глаз.
— Ты думала о том, чтобы уйти? — Его слова едва слышны.
— Когда твой муж предпочитает компанию своей бывшей любовницы, это обычно недобрый знак.
Я удерживаю презрение как раз на нужном уровне, уклоняясь от ответа на вопрос. Теперь — блеск для губ. Я выпячиваю свои блестящие губы и разглядываю их в зеркале. Оставайся сильной, Стил… то есть Грей. Проклятье, я даже не помню своего имени. Я беру сапоги, снова иду к кровати и быстро натягиваю их выше колен. Вот так. Знаю, что выгляжу чертовски сексуально в сапогах и одном белье. Встав, бесстрастно смотрю на него. Он моргает, и глаза его окидывают мое тело быстрым жадным взглядом.
— Я знаю, что ты делаешь, — бормочет он, и в голосе его появляются теплые соблазнительные нотки.
— Да? — Мой голос срывается. Нет, Ана… держись.
Он сглатывает и делает шаг вперед. Я отступаю назад и вскидываю руки.
— Даже не думай об этом, Грей, — предостерегающе шепчу я.
— Ты моя жена, —
— Я беременная женщина, которую ты вчера бросил, и если ты дотронешься до меня, я закричу на весь дом.
Его брови ошеломленно ползут вверх.
— Ты закричишь?
— Как резаная. — Я суживаю глаза.
— Никто тебя не услышит, — бормочет он; взгляд напряженный, и мне на миг вспоминается утро в Аспене. Нет. Нет. Нет.
— Ты пытаешься меня напугать? — отрывисто спрашиваю я, намеренно стараясь осадить его.
Это срабатывает. Он замирает и сглатывает.
— Я этого не хотел. — Он хмурится.
Я едва дышу. Если он дотронется до меня, я не устою. Мне известна власть, которую он имеет над моим предательским телом. Да, известна. Я цепляюсь за свой гнев.
— Я должен был выпить с кем-нибудь, с кем когда-то был близок. Мы выяснили отношения. Я больше не собираюсь с ней видеться.
— Ты искал ее?
— Вначале нет. Я пытался увидеться с Флинном. Но оказался в салоне, сам не знаю как.
— И ты ждешь, чтобы я поверила, что ты больше не будешь с ней видеться? — Я не могу сдержать злость и шиплю на него. — А как насчет следующего раза, когда я переступлю какую-нибудь воображаемую черту? Это тот самый спор, который мы ведем снова и снова, словно бегаем по кругу. Если я опять что-то напортачу, ты снова побежишь к ней?
— Я больше не собираюсь с ней видеться, — говорит он с пугающей категоричностью. — Она наконец поняла, что я чувствую.
Я недоуменно моргаю.
— И что это значит?
Он выпрямляется и приглаживает ладонью волосы, раздраженный, рассерженный и безмолвный. Я захожу с другой стороны.
— Почему ты можешь разговаривать с ней, но не со мной?
— Я был жутко зол на тебя. Как зол и сейчас.
— Да что ты говоришь! — огрызаюсь я. — Это я жутко зла на тебя. Зла за то, что был такой холодный и бесчувственный вчера, когда я нуждалась в тебе. Зла, что ты сказал, будто я забеременела нарочно, когда это неправда. Зла за то, что ты предал меня.
Мне удается сдержать всхлип. Рот его потрясенно открывается, и Кристиан на миг прикрывает глаза, как будто я его ударила. Я сглатываю. Спокойно, Анастейша.
— Мне надо было внимательнее отнестись к уколам, но я сделала это не нарочно. Эта беременность для меня тоже как гром среди ясного неба, — бормочу я, стараясь сохранять хоть каплю вежливости. — Возможно, укол оказался неэффективным.
Он сверлит меня взглядом и молчит.
— Ты вчера здорово накосячил, — шепчу я, кипя от гнева. — Мне очень нелегко было эти последние несколько недель.
— А ты здорово накосячила три или четыре недели назад. Или когда ты там забыла про свой укол.
— Да упаси меня бог быть такой идеальной, как ты!
Ох, остановись, остановись, остановись! Мы стоим, сверкая друг на друга глазами.
— Какое представление, миссис Грей, — говорит он.
— Что ж, рада, что, даже брюхатая, я тебя забавляю.
Он тупо глазеет на меня.
— Мне нужен душ, — бормочет он.
— А я уже достаточно развлекла тебя.
— Развлечение было что надо, — шепчет он. Шагает вперед, и я снова отступаю назад.