Пятьдесят оттенков свободы
Шрифт:
Черт. Он сильно пьян. Я не знаю, что делать.
— Ох… ты просто классно выглядишь, Анастейша.
— Где ты был?
Он прикладывает пальцы к губам и криво улыбается мне.
— Ш-ш!
— Мне кажется, тебе лучше лечь в постель.
— С тобой… — Он сдавленно хихикает.
Хихикает! Хмурясь, я мягко обхватываю его за талию, потому что он с трудом держится на ногах, не говоря уж о том, чтобы идти. Где же он был? И как попал домой?
— Давай я помогу тебе лечь. Обопрись на меня.
— Ты очень красивая, Ана. — Он опирается на меня и
— Кристиан, пошли. Я уложу тебя в постель.
— Ладно, — говорит он, словно пытаясь сосредоточиться.
Мы, пошатываясь, идем по коридору и наконец добираемся до спальни.
— Кровать, — говорит он, ухмыляясь.
— Да, кровать. — Я подвожу его к краю, но он держит меня.
— Присоединяйся ко мне, — говорит он.
— Кристиан, думаю, тебе надо поспать.
— Вот так это и начинается. Я об этом слышал.
Я хмурюсь.
— О чем?
— Дети означают конец сексу.
— Уверена, что это не так. Иначе во всех семьях было бы только по одному ребенку.
Он с нежностью смотрит на меня.
— Ты смешная.
— А ты пьяный.
— Да. — Он улыбается, но улыбка его меняется, когда он думает об этом, и затравленное выражение мелькает на лице. Взгляд, от которого меня до костей пробирает озноб.
— Ну же, Кристиан, — мягко говорю я. Ненавижу это его выражение. Оно говорит об ужасных, кошмарных воспоминаниях, которых не должно быть ни у одного ребенка. — Давай уложим тебя в постель. — Я мягко подталкиваю его, и он плюхается на кровать, раскидывает руки и ноги и ухмыляется мне. Затравленный взгляд исчезает.
— Иди ко мне, — невнятно бормочет он.
— Сначала давай тебя разденем.
Он широко пьяно ухмыляется.
— Вот это другой разговор.
Ну и ну. Пьяный Кристиан милый и игривый. Таким он мне нравится куда больше, чем злой.
— Сядь. Дай мне снять с тебя пиджак.
— Комната кружится.
Черт… его что, стошнит?
— Кристиан, сядь!
Он глупо ухмыляется мне.
— Миссис Грей, а вы, оказывается, командирша…
— Да. Сядь, тебе говорят. — Я упираю руки в бока. Он опять ухмыляется, с трудом приподнимается на локтях, затем садится так неуклюже, так несвойственно Кристиану. Прежде чем он снова плюхается на спину, я хватаю его за галстук и стаскиваю серый пиджак.
— От тебя хорошо пахнет.
— А от тебя — крепким спиртным.
— Ага… бур… бон. — Он произносит слово так старательно, что я с трудом удерживаюсь от смеха. Бросив пиджак на пол рядом, берусь за галстук. Он кладет руки мне на бедра.
— Мне нравится, как эта ткань облегает тебя, Ана… стейша, — бормочет он. — Ты всегда должна быть в атласе или шелке. — Проводит вверх-вниз по моим бедрам, затем дергает меня на себя и прижимается ртом к животу. — А здесь у нас незваный гость.
Я перестаю дышать. О господи. Он разговаривает с Комочком.
— Ты не будешь давать мне спать, так ведь? — говорит он моему животу.
Да-а. Кристиан смотрит на меня сквозь длинные черные ресницы, серые глаза мутные и тусклые. Мое сердце
— Ты предпочтешь мне его, — печально говорит он.
— Кристиан, ты сам не понимаешь, что говоришь. Не глупи, я никого никому не предпочту. И это может быть она.
Он хмурится.
— Она… боже. — Он плюхается спиной на кровать и прикрывает глаза рукой.
Мне удалось расслабить ему галстук. Я развязываю шнурки и стаскиваю туфлю и носок вначале с одной ноги, потом — с другой. Когда встаю, то вижу, почему не встретила сопротивления — Кристиан полностью отключился. Он крепко спит и тихо похрапывает.
Я смотрю на него. Он непозволительно красив, даже пьяный и храпящий. Его скульптурные губы приоткрыты, одна рука над головой, волосы взъерошены, лицо расслаблено. Он выглядит молодым — да он и есть молодой; мой молодой, пьяный, несчастный муж. Эта мысль камнем ложится мне на сердце.
Что ж, по крайней мере, он дома. Интересно, где был. Не уверена, что у меня еще есть энергия и силы передвигать его или раздевать дальше. К тому же он поверх покрывала. Вернувшись в гостиную, беру стеганое одеяло, которым укутывалась, и приношу его в спальню.
Он по-прежнему спит, все еще в галстуке и ремне. Я забираюсь на кровать с ним рядом, снимаю с него галстук и мягко расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки. Он бормочет что-то нечленораздельное, но не просыпается. Я осторожно расстегиваю ремень и тащу его сквозь петли на поясе. С некоторыми трудностями, но мне все же удается его вытащить. Рубашка вылезла из брюк, открывая дорожку волос на животе. Я не могу устоять. Наклоняюсь и целую его туда. Он шевелится, приподнимается, но не просыпается.
Я выпрямляюсь и снова смотрю на него. Ох, мои Пятьдесят Оттенков… что мне с тобой делать? Я пропускаю его волосы сквозь пальцы, они такие мягкие. Потом целую в висок.
— Я люблю тебя, Кристиан. Даже если ты пьяный и шлялся бог знает где, я все равно люблю тебя. Всегда буду любить.
— М-м-м-м, — бормочет он. Я еще раз целую мужа в висок, затем слезаю с кровати и накрываю его стеганым одеялом. Я могу спать рядом с ним поперек кровати. Да, так и сделаю.
Но сначала надо привести в порядок его одежду. Я качаю головой и подбираю носки и галстук, потом вешаю пиджак на руку. При этом его «блэкберри» падает на пол. Я подбираю и нечаянно разблокирую. Он открывается на списке эсэмэс. Я вижу свою эсэмэску, а над ней — еще одну.
Черт. Все у меня внутри холодеет.
Приятно было повидаться. Теперь я понимаю. Не бойся, ты будешь прекрасным отцом.
Это от нее. От миссис Элены Педофилки Робинсон.
Проклятье. Так вот где он был. Встречался с ней.
Глава 21
Я ошеломленно смотрю на эсэмэс, затем поднимаю глаза на своего спящего мужа. Он болтался где-то до полвторого ночи, пил — с ней! А теперь тихо похрапывает, как ни в чем не бывало, в пьяном забытьи. И выглядит таким невинным и безмятежным.