Пятерка
Шрифт:
Кочевник не ответил. Он думал о той девушке. Та девушка, черт ее побери, с черпаком колодезной воды и с лицом, скрытым тенью от соломенной шляпы. Жуткая девица, даже сейчас, даже так далеко. Черт, лучше бы не было этого приступа ярости или уж где-нибудь подальше от того места.
— Берк! — Терри обернулся к ней. — Тебе хотелось когда-нибудь написать песню?
— Никогда. Не мое это дело.
— Несколько строчек написать могла бы. Добавить к тому, что Майк уже сделал. Все мы могли бы, и это может получиться…
Он замолчал, потому что понял, к чему клонит.
— Последняя песня, — договорил
Но теперь эта идея смотрелась как план создать остающееся после Майка наследство, нечто такое, что будет жить дальше без него. Наследство, которому у него хватило храбрости положить начало. А от Майка это действительно потребовало храбрости — выйти из зоны комфорта и положить слова на бумагу.
Никто не любит, чтобы его отвергали, или смеялись над ним, или считали дурачком. Кочевник знал, чем рискуешь, когда кидаешься в дебри творчества, когда не ведаешь зачастую, куда идешь, но надеешься найти тропинку, которая выведет куда надо. Он сам много раз такое испытывал, как и Терри и Ариэль. Это страшновато — заблудиться в самом себе.
Но в сухом остатке это и есть та жизнь, которую он себе выбрал. Или которая выбрала его, тут непонятно. Всех их выбрала. Мирись с этим или нет, строй или ломай, сделай или сдохни, но мир живет дальше. Как живет сейчас без Майка.
— Мы должны ее закончить, — сказал Кочевник. — Все мы, каждый что-то добавит.
— Все? — нахмурился Джордж. — Я же тебе говорил, я совсем не умею!
— Попытаться можешь. Майк вот попытался.
— А смысл?
— Смысл в том, что пусть ты себя считаешь всего лишь менеджером, я тебя считаю весьма ценным членом коллектива. Пока ты не собрался и не ушел. Так что раз я в этой группе главный, я говорю, что ты какой-то вклад в песню внесешь. Какой — не важно. Две-три строки или два-три слова, но это будет коллективный труд. — Кочевник снял очки, чтобы можно было играть в гляделки с Берк. — Если это будет наша последняя песня в текущем составе — а я думаю, так оно и будет, — то я хочу, чтобы текст писали все. — Вдруг его осенила мысль, придавшая энергии: — Мы ее сможем сыграть на последнем концерте в Остине. Последнее выступление — последняя песня. Как вам?
— Бессмысленно, — возразила Берк. — Выйдет хаос и неразбериха.
— Майк, видимо, так не думал, — напомнил он. — Ты сказала, он тебе говорил, что это будет для нас хорошо.
— Да, только Майк уже не скажет, что он собирался с ней делать.
— Есть у меня кое-какие мысли, — сказала Ариэль, и все прочие замолчали. Кочевник знал, что пусть он в группе лидер и фронтмен, но творческое начало — Ариэль. — Я думала… может быть…
Ариэль была автором или соавтором почти семидесяти песен групп «Blue Fly», «The Shamans», «Strobe», «The Blessed Hours» и «The Five» — и все равно всегда несколько стеснялась общего
— Я думала, — продолжала она, потому что от нее ждали продолжения, — что Майк мог писать про музыкальный бизнес. Про ограничения, может быть. Про то, что песня должна быть не длиннее четырех минут. — Все знали, что музыкальные продюсеры редко выпускают синглы, которые крутятся дольше трех пятидесяти. — В смысле он хочет написать песню о мире и обо всем, что в нем есть, но ограничен четырьмя минутами. Или… или это про перемены, или про выбор.
Все слушали, что она скажет. В кондиционере что-то мерно хлопало, как отваливающаяся подошва.
— О переменах он… вот в каком смысле, — продолжала Ариэль. — За четыре минуты невозможно написать обо всем на свете, и чтобы уложиться, надо либо менять сам мир, либо воспринять его по-другому, и приходится выбирать… Погодите, дайте я попробую.
Она развязала кожаную сумку, вытащила ручку с лиловыми чернилами и собственный блокнот со стразами. Нашла пустую страницу, остановилась в раздумье, написала строчку, зачеркнула, написала снова, еще раз коротко зачеркнула что-то, и дальше лиловые чернила потекли без задержки.
— О’кей, — сказала она. — Вот как вам это в качестве следующей строки? — Она прочла вслух: — «О чем споешь, о чем смолчишь — решай, тут все, как в жизни, и не проще». — Подняв глаза, она увидела лицо Кочевника. — Черновик, самое начало, — сказала она, и он заметил, что сегодня глаза у нее синие — как море на той линии, где кончается континент и начинается таинственная глубина.
«Твирп… Твирп… Твирп…» — хлопало в кондиционере.
— Видишь? — Кочевник обращался к Джорджу, но имел в виду и Берк. — Что, трудно было?
Они не стали отвечать. Кочевник надел очки, Берк откинулась на сиденье, сложив руки на груди и закрыв глаза, Терри слушал свой айпод, а Джордж постучал по кондиционеру ладонью, помогая ему прокашляться.
Ариэль снова вернулась к песне. Она подумала, что нужно что-то после слов, «как в жизни, и не проще». Перед тем как переходить к следующей строфе, нужна еще строчка или две. Какое-то утверждение выбора или перемены. Краткое и решительное.
Что бы это ни должно было быть, сейчас его найти не получалось. Но время у нее есть. У них у всех времени полно. Завтра, послезавтра, на той неделе, но в нужный момент все сложится.
Она закрыла зеленый блокнот и свой тоже и отложила ручку. Посмотрела в окно на сверкающее голубое небо, на желтую землю с бурыми и серыми пятнами, на горную цепь на горизонте.
«Я прошла долгий путь, — думала она. — Все мы прошли, но в особенности я. — Она увидела отражение Кочевника в игре солнца и стекла. — Люблю этих ребят, они — моя семья. Люблю такими, как они есть. Что я буду делать без них?»
Потому что перемена и решение витали в воздухе. Решение Терри и Джорджа пойти своим путем и перемена, которую не остановить. Она уже началась, со смерти Майка. Джон и Берк попытаются собрать новую группу, с новым именем, и она с ними останется, но никогда уже не будет так, как сейчас. Не может больше быть. Нельзя войти дважды в одну и ту же реку, это она знала. Текущая вода не сохраняет следов.