Пятеро в звездолёте

Мошковский Анатолий Иванович

– Значит, ты против того, чтоб вернуться? – спросил Жора.

– Против! Мы ещё мало что видели… Мы все испытаем, проверим корабль в работе, выжмем из него неслыханные скорости…

– Ура, Колёсников! – закричал Толя. – Мы не из пугливых, не из тех, кто не доводит дело до конца! Мы ни за что не вернёмся назад, пока не откроем новых планет…

– Ты опять за своё? – поморщился Колёсников.

– Я больше не буду… – спохватился Толя. – Дело ведь не в словах, а в сути, а суть такова, что необходимо…

– Говори попроще, – попросила Леночка. – Я тоже не спешила бы на Землю…

– Как хотите, – сказал

Жора, – только мне все это осточертело.

– У тебя нет серьёзной цели в полёте, – ответил Толя. – Если б она была, ты не говорил бы такое…

– Ребята, хватит, выйдите из рубки, – сказал Колёсников. – Первая вахта моя, потом – Толина, затем – Лены… Думаю, ты не поставишь звездолёт под удар в случае чего…

– Никогда! – заверила его Леночка. Все, кроме Колесникова, вышли из рубки, разбрелись по своим отсекам. Больше не было сказано ни слова про Землю, но искра сомнения, обронённая Жорой, все-таки разгоралась. Толя ни о чем, кроме как о Земле, не мог уже думать.

Он вспомнил отцовское лицо, голос мамы, смех Серёжи Дубова, лёгкий, скользящий шум лифта в их доме, пыхтение дворников-роботов на бульваре Открытий, аромат роз в их дворе, гул и веселье Сапфирного. Он вспоминал позеленевшие от времени зубчатые башни над морем, ласточек, огромные просторы Земли, где давно уже нет таких вот, как здесь, дикости и войн, когда тебя могут укокошить крошечным кусочком металла, сбить в полёте снарядом, прикончить каменным гонором…

Отсек теснил Толю, жал со всех сторон, давил. Ему вдруг стало очень душно – прямо нечем дышать! – он выскочил в коридор и заглянул в салон. Заглянул и замер. У стенки, в кресле, сидел Алька и, откинувшись, пристально смотрел на картину, на её подводный мерцающий зеленоватый сумрак с таинственными блёстками проплывающих рыбок… Конечно же, это была картина его прославленного отца, и космонавты «Звездолёта-100», надолго улетая, брали её в память о Земле…

Алька так вглядывался в картину, так был втянут в неё, что не заметил Толю. И Толя тихонько ушёл в свой отсек, чтоб не мешать Альке думать и вспоминать.

И ещё сильней захотелось Толе хотя бы краешком глаза увидеть Землю, любой, даже самый неинтересный её уголок.

Это было так легко: нажми кнопку, и на огромном телеэкране в салоне появится она. Но Толя помнил распоряжение Колесникова: не нажимать кнопку. И все-таки он не смог вытерпеть и нажал кнопку в своём отсеке. И сразу на небольшом блестящем экране появился Сапфирный с разноцветными автолетами на улицах и даже… Толя даже мельком увидел свой дом из голубовато-синих пластиковых плит и услышал негромкий голос сестры, читавшей на телестудии стихи о Сапфирном.

Толя подобрался весь. Притих. Сапфирный был так далеко от него и был почти рядом! Голос сестры негромко звучал в отсеке, заполнял его, и с ним не было так одиноко.

Однако её голос могли услышать и другие, например Колёсников. Вдруг он захочет размять ноги и пройти по коридору мимо его двери? А Толя, как и все другие, знал, что не только в салоне, но и в отсеках нельзя включать экран.

Он нажал кнопку, и экран погас.

Толя вышел в коридор. У двери отсека № 3 он замедлил шаги и прислушался. За Леночкиной дверью негромко звучал тот же голос. Сердце у Толи часто-часто забилось. Теперь он боялся одного: как бы Колёсников не услышал. Пусть хоть она спокойно послушает

Землю, а уж он, Толя, постарается, чтоб Колёсников ничего не узнал…

И Толя вошёл в рубку.

Колёсников сидел в пилотском кресле и задумчиво смотрел через иллюминатор в холодную синеву Вселенной с густой россыпью звёзд, с косыми облаками космической пыли.

– Скоро будет следующая планета? – спросил Толя.

– Судя по картам, да. – Колёсников встал с кресла, потопал своими кривоватыми, не привыкшими много ходить ногами об пол. – Пойду похожу немножко по кораблю…

– Постой, мне надо с тобой поговорить… Колёсников опять сел в кресло:

– Ну чего тебе?

– По-моему, теперь нужно высаживаться с величайшей осторожностью и, даже получив разрешение на посадку, надо несколько раз облететь планету, разглядывая её…

– Все ясно… Ну, я пройдусь.

– Да куда ты рвёшься, подожди! – снова начал Толя. – Скажи, пожалуйста…

Глава 23

Синие розы

Алька проснулся от тишины и неподвижности. Он спрыгнул с койки и почти оглох от этой тишины. Даже в ушах зазвенело. И под ногами не вздрагивал привычно пол, и в стенки отсека уже не была влита мелкая дрожь от работы двигателей.

Выходит, что они не летят, а опять куда-то сели.

Алька вышел в коридор. В нем было очень тихо. От двери с номером 5 слышалось сильное, с присвистом, всхрапывание. Ну ясно, это Жора восстанавливает силы, отдыхает от своих неудач и споров с командиром.

Алька подошёл к рубке управления: дверь открыта, внутри – пусто. Он посмотрел в иллюминатор, и в глаза ему нестерпимо ударило ярко-зелёным. И чем-то красным. И жёлтым. И синим. Алька зажмурился. А когда открыл глаза, увидел Леночку. И снова зажмурился: она была не в своём служебном комбинезоне, а в ослепительно белом платье с короткими рукавами. Она стояла среди цветов с большим букетом в руках и кому-то улыбалась…

Кому?

Вокруг неё – ни души. А где же Колёсников? Где Толя? Может, Леночка, заступив на вахту, без ведома экипажа сама посадила звездолёт? В это трудно было поверить!

Но, кажется, это было так.

Колёсников и его экипаж, ни о чем не подозревая, беспробудно спали, а она расхаживала себе с букетом в руках по неведомой планете…

Внезапно Алька ощутил тонкий аромат этих цветов. Он дошёл до него сквозь прочные, ничем не пробиваемые стенки космического корабля и заполнил собой всю эту строгую и деловую, пахнущую металлом и пластмассой рубку с точными приборами, стрелками и клавишами.

Алька вышел из рубки, на цыпочках подошёл к люку и стал бесшумно спускаться по трапу. Дверь, конечно же, как и в рубку, была настежь открыта, а по инструкции дверь люка по прибытии на другую планету требовалось тщательно закрывать.

Алька высунулся из двери, и его сразу оглушил одуряюще свежий, терпкий аромат и ещё резче полоснула но глазам пестрота цветов, росших вокруг звездолёта. Они были в росе. Роса искрилась на листьях и лепестках, дрожала, пускала живые острые блики в глаза Альке и на гладкую обшивку корабля. Цветы были раза в два, в три крупней тех, что росли на Земле, а чуть поодаль виднелась целая роща цветов – высоченных, с Альку ростом, а то и выше. Возле них деловито и громко, как вертолёты, порхали бабочки и жужжали пчелы.