Пятиозерье
Шрифт:
Хотя, может, и не в гостях было дело. Вид кота никак не располагал к близким с ним контактам.
Света шагнула вперед.
Взгляд ее скрестился со взглядом белоголового мальчика — и зацепился. Прилип. Ей показалось, что все вокруг замерло и застыло — ив этой долгой-долгой тишине и неподвижности она всматривается и всматривается в бездонно-черные глаза. Впервые она поняла, увидела, почувствовала, — что значит в применении к глазам слово «бездонные»... И лишь спустя долгие часы (годы! века!) смогла отвести взгляд.
На деле, конечно же, прошли доли секунды.
Света
Подхватила кота, не думая об острых когтях. Торопливо поздоровалась с Горловым и незнакомцами. Свернула и быстро пошла в сторону столярки, где в это время обычно бывал Степаныч... Она шептала в рыжее ухо что-то бессмысленно-успокаивающее и чувствовала, как медленно расслабляются под ее ладонями тугие мышцы Чубайса.
Света не видела, но белоголовый мальчик смотрел ей в спину.
Очень внимательно смотрел.
Глава 3
05 августа, 09:22, ДОЛ «Варяг», верхние ворота
Визитная карточка гостя извещала о его роде занятий просто: предприниматель. Понимайте, как знаете, — не то перед вами владелец овощного ларька, не то президент совета директоров крупной корпорации.
Горловой склонялся ко второму варианту. Предпринимателей-азербайджанцев он вообще-то представлял по-другому — кепка, кожаная куртка, синеющие щетиной щеки и избыток безвкусно-массивного золота. Булат Темирханович Хайдаров, августовским снегом свалившийся с утра пораньше на голову начлага, в сложившийся образ никак не вписывался.
Живущий с тринадцати лет в Ленинграде-Петербурге, он вызывал ассоциации не с рыночными торговцами, но скорее с профессурой. Причем не с нашей, а с хорошо обеспеченной и по-настоящему культурной профессурой. С оксфордской. Или с кембриджской.
Легкий светлый костюм, сшитый идеально по фигуре, и наверняка очень, очень дорогой. Мягкая, без малейшего акцента, речь и сдержанные манеры. Из золотых украшений — только узкий ободок обручального кольца на безымянном пальце.
Они с Горловым медленно шли по лесной дороге, за воротами лагеря. Машина предпринимателя (серебристый «сааб») стояла рядом. Предшествующие сорок минут занял осмотр лагеря — гидом Булату Темирхановичу служил сам начальник, снисходивший до такого в редких случаях, для особо важных гостей...
— Понимаете, меня это тревожит, хотя врачи и говорят, что со здоровьем у мальчика все сейчас абсолютно в порядке, но мне почему-то кажется, что они... — Хайдаров на секунду замялся, пытаясь подобрать наиболее точное выражение. — ...Не совсем понимают, с чем столкнулись в данном случае. Я и сам за последние месяцы стал крупным специалистом по поражениям электричеством — прочитал все, что можно достать на трех языках по этому вопросу. И если подобные физические изменения описаны во многих известных случаях: внезапно побелевшие волосы, шрам (или ожог) на груди странной формы... — то некоторые вещи для меня необъяснимы. Например, два месяца назад я совершенно случайно обнаружил, что Тамерлан заговорил по-азербайджански!
— В самом деле? — вяло поинтересовался Горловой. Медицинские аспекты его не интересовали, пусть ими занимается Нина Викторовна. Начальнику не терпелось перейти к вопросам финансовым.
— Да! — Булат Темирханович, наоборот, был рад поговорить о наболевшем. — Представляете, два месяца назад застал его беседующим с приехавшими из Баку родственниками... По-азербайджански! — И, отвечая на непонимающий взгляд Горлового, пояснил: — Дело в том, что моя жена — русская, в доме по-азербайджански не говорили давно, с тех пор, как умерла моя мать... А Тамерлану тогда было полтора года.
Рассеянно слушавший Горловой напряженно пытался определить сумму, — и боялся продешевить. Он чувствовал, что торга не будет. Или ему заплатят сразу, или этот высокий статный мужчина с седеющими висками (язык не поворачивался назвать его айзером, даже в мыслях) развернется и уедет.
— Психотерапевты объясняли мне, что от сильного шока могут вспомниться вещи, слышанные чуть ли не внутриутробно... Не знаю, не знаю...
— Почему вы выбрали именно наш лагерь? В середине сезона, когда все путевки давно распределены, несколько затруднительно... Вы понимаете... — Горловой, как опытный лоцман, повел разговор к интересующей его теме.
— Мы вообще-то... ехали к друзьям под Приозерск... У них там охотничий домик... — Хайдаров говорил с легким недоумением, словно сам удивляясь, как он очутился здесь, неподалеку от ворот «Варяга». — Но... сыну место почему-то понравилось... сказал, что был бы рад...
Речь Булата Темирхановича потеряла недавнюю стройность и четкость. Горловой слегка удивился несуразности его рассказа. Чтобы добраться от Приозерского шоссе до лагеря, приходилось долго плутать отнюдь не живописными проселками, мимо торфоразработок. Достойные кисти художника пейзажи Пятиозерья открывалась как раз с шоссе Выборгского...
Предприниматель провел ладонью по лбу, будто стирая что-то невидимое и липкое. Спросил в другой манере, конкретно и жестко:
— Полторы тысячи долларов вас устроят?
Сумма оказалась большая, даже чересчур, но Горловой был почему-то уверен, что с нежданного гостя можно запросить дороже. И начальник пустился в объяснения, какие затраты несет он лично, стараясь обеспечить всем необходимым подрастающее поколение...
— Две тысячи. — Собеседник уже не спрашивал Горлового, просто ставил перед фактом.
Это превышало все мыслимые пределы — на порядок. И Горловой отмел странности и несуразности в рассказе Хайдарова. Предпочел не заметить. Не обратить внимания.
Хотя только что бес подозрительности вопил в его душе во весь голос: «Да как же так?! Да где такое видано?! Случайно ехали мимо, мальчику понравился ландшафт, — и нате вам, любящий отец тут же пристраивает чадо отдыхать в это самое приглянувшееся место?! Сразу, с лету, ничего не разузнав толком?!»
Но сейчас бес подозрительности умолк — очевидно, занятый пересчетом долларов в рубли по курсу.