Пятнадцатый камень сада Рёандзи
Шрифт:
Японские суды рассматривают удивительно мало гражданских исков. Если не считать коллизий между фирмами и дел, возбуждаемых общественностью против корпораций, по поводу, например, загрязнения окружающей среды или выпуска недоброкачественной продукции, японцы не любят обращаться к закону, считая, что для справедливого решения любого гражданского конфликта достаточно следовать "гири" - долгу признательности. Крестьянин и без судебного вмешательства станет выплачивать арендную плату за землю, а если задержит очередной взнос, то хозяин участка будет терпеливо ждать, когда крестьянин вспомнит о "гири". "Мы рассматриваем закон,- сказал видный японский ученый-юрист Такэнори Кавасима,- как наследственный фамильный меч, то есть как украшение, как орнамент, и не считаем его средством правового регулирования повседневной жизни общества".
Судя, однако, по другому замечанию Кавасимы, для японского закона больше подходит сравнение не с мечом, пусть и декоративным, а с аморфной медузой. "Когда в Японии вырабатывается законопроект, относящийся к гражданскому или уголовному праву,- рассказал ученый-юрист,- стараются избегать четких формулировок в его тексте. В парламенте не устраиваются дебаты, чтобы прояснить содержание закона. Правительство тоже не выступает с уточнениями. Закон принимается и начинает собственную жизнь, и никто не может предсказать, как он станет применяться".
В большинстве случаев так это и бывает на самом деле. Редкие исключения, когда парламентская оппозиция пытается воспрепятствовать одобрению закона и подвергает его детальному рассмотрению, не опровергают правила. Своеобразие японского представления о сути правосудия заключается в следующем: когда в других странах используется слово "justice", то есть "справедливость", в Японии предпочитают слово "сэйги", что означает "правильные принципы". А правильными в Японии могут быть лишь те принципы, что основаны на "гири" - долге признательности.
Потому-то очень мало в Японии адвокатов. Их 12 500 на всю страну. В одном только нью-йоркским районе Манхэт-тен 30 тысяч адвокатов. Американский газетный фельетонист Рассел Бейкер предложил ликвидировать огромный пассив США в торговле с Японией, обменивая адвокатов на импортируемые японские автомобили. В США почти невозможно пройти в конгресс, не будучи юристом. В японском парламенте из 763 депутатов только 51 человек до избрания работали на поприще юриспруденции.
Бывает, что иностранец, добиваясь чего-либо от японца, ставит его в неловкое положение или даже наносит обиду. Японец тут же предпринимает поиск мер, которые, с одной стороны, помогут ему по возможности избежать личных потерь, а с другой - достичь с иностранцем примирения. Японец уверен, что его акции будут правильно поняты: они не что иное, как проявление желания помочь всем "спасти лицо". И японец бывает поражен, когда такие жесты воспринимаются как свидетельство неискренности или косвенного признания вины. Японцу удивительно, что не в "спасении лица" и не в сбережении гармонии заинтересован иностранец, а в достижении конкретной цели.
В 1970 году президент США Никсон добивался от премьер-министра Японии Эйсаку Сато добровольного ограничения экспорта текстиля в Соединенные Штаты. Шла японо-американская "текстильная война", успех в ней клонился в сторону Японии, и одной из задач, поставленных американским бизнесом перед Никсоном, было заставить японцев "стабилизировать" линию фронта. "Не уступать американцам",- напутствовали отправившегося на переговоры с президентом США премьер-министра Сато японские деловые круги. Никсон не стеснялся в средствах, чтобы принудить Сато ограничить текстильный экспорт. Наконец Сато сказал: "дзэнсё симас" - "сделаю надлежащим образом".
"Победа!" - сообщил Никсон американским корреспондентам. Но минуло после переговоров время, и американские газеты заговорили о японском вероломстве, так как Япония и не думала самоограничивать торговлю текстилем на американском рынке. Ведь все, что имел в виду премьер-министр Сато, говоря "сделаю надлежащим образом", это подумать, имеется ли способ решить японо-американские "текстильные противоречия". Такого способа Сато не нашел, а может и не искал, и был абсолютно убежден, что на переговорах ответил на требования Никсона отрицательно. Он лишь облек отказ в форму, которая избавляла американского президента от "потери лица". Как здесь не вспомнить замечание японского ученого-социолога Аки-ра Судзуки: "Двусмысленность японского языка - проявление потребности японцев ладить друг с другом. Если мы говорили более ясно, это могло кончиться тем, что целыми днями только и дрались".
Бывает, японцы сами попадают впросак, усматривая двусмысленность там, где ее нет и в помине. Японские острова Огасавара еще долго после отмены оккупационного режима находились под контролем американской армии. Управление национальной обороны - японский эквивалент военного министерства - обратилось к тогдашнему министру обороны США Макнамаре с просьбой разрешить бывшим жителям архипелага навестить места, где они родились и откуда были выселены. "Я обдумаю вашу просьбу",- ответил Макнамара, и японцы решили, что получили отказ. Каково же было их удивление, когда несколько месяцев спустя разрешение посетить острова было дано. Макнамара ничего иного не имел в виду, кроме намерения действительно обдумать просьбу. Японцы же, руководствуясь своим пониманием такого рода фраз, сделали из слов министра прямо противоположный вывод. Как-то на заседании японского кабинета министров глава правительственного Управления экономического планирования сказал премьер-министру Такэо Фукуде, что не может прийти к согласию с министром внешней торговли и промышленности относительно проектируемого показателя экономического роста на предстоящий год. Глава управления высказал пожелание, чтобы премьер-министр прекратил спор вынесением своего собственного решения. Выслушав главу управления, Фукуда вдруг встал, обеспокоенно взглянул на часы и сказал, что совсем запамятовал о срочном деле, назначенном как раз на это время. Прощаясь с членами кабинета, Фукуда обратился к главе Управления экономического планирования со словами: "Я буду рад снова обсудить вопрос о показателе экономического роста, когда ваше ведомство и министерство внешней торговли и промышленности представят мне цифру, удовлетворяющую обоих".
В 1980 году внезапно умер премьер-министр Масаёси. В правящей либерально-демократической партии встал вопрос о преемнике. В западных странах в подобной ситуации немедленно вспыхнула бы схватка за власть. Не так в Японии. Без всякой борьбы премьер-министром сделался Дзэнко Судзуки, человек, не обладавший ни сколько-нибудь значительным политическим влиянием, ни серьезной опорой в партии. Просто Судзуки был приемлемым для всех, без исключения, партийных фракций, которые быстренько и договорились между собой. Через два года кончился обусловленный партийным уставом срок пребывания Судзуки у власти. Он не стал добиваться вторичного выдвижения своей кандидатуры на пост главы ЛДП и правительства. "Я хочу гармонии и единства в партии",- заявил Судзуки, зная, что утратил к тому времени поддержку многих партийных боссов и что его участие в борьбе за лидерство вызвало бы поэтому конфликт среде консерваторов. "Это не демократия,- метко сказал один из западноевропейских японоведов.- Это "вамократия". "Ва" означает, как я уже говорил, "гармонию", "согласие".
Имея в виду Францию и ее крайне противоречивую политическую жизнь, Шарль де Голль однажды пошутил: "Невозможно управлять страной, в которой производится 350 разных сортов сыра". В Японии, приверженной духу компромисса, де Голлю показалось бы, что управлять здесь несравненно легче, ведь все японцы едят один и тот же сорт риса.
– Добро пожаловать в ресторан "Кавасаки" - место, где решаются политические и экономические проблемы Японии,- шутливо приветствовал делегацию советских журналистов руководитель одной из токийских телекомпаний.
В его шутке доля правды составляла по меньшей мере 90 процентов. Десятипроцентное отклонение от истины касалось лишь того, что политические и экономические проблемы Японии решаются не только в "Кавасаки", но и в других токийских ресторанах в районах Акасака, Сим-баси, Гиндза.
Днем внешний вид ресторана "Кавасаки" наводит на сравнение с нечасто используемым дровяным складом. Это - старое сооружение, которое выходит на улицу глухими, без окон, стенами, явно нуждающимися, с точки зрения иностранца, если не в серьезном ремонте, то во всяком случае в покраске. Вечером ресторан представляется не только запущенным, но и мрачным, тем более что вокруг переливается ослепительными огнями, горит пронзительными красками опереточная сцена, какой выглядит с наступлением темноты увеселительный район Акасака, где расположен ресторан "Кавасаки". В ресторане вход освещен тусклыми светильниками, над входом виднеется чуть подсвеченная маленькая стеклянная табличка с двумя иероглифами: "Кавасаки". Расположившаяся неподалеку тесная лавочка, торгующая бижутерией мелочью, украшена вывеской, раз в двадцать большей по размеру. Не будь у дверей ресторана черных длинных лимузинов и среди них машин секретной службы, охраняющей членов правительства, "Кавасаки" не сразу и заметишь.