Пятнадцатый камень
Шрифт:
— …да, Леди, он был очень одиноким человеком, — Клим машинально высказал только что пришедшее ему на ум. — Это… это было очевидно с самого начала, но мне никто не сказал. Очень одинокий… а у одиноких опасные слабости.
Нонна, удивленная сменой тональности, смолкла, а после, как эхо, повторила вопросительно: "Опасные слабости?". Но Клим, даже если и хотел бы, не смог бы сию минуту пояснить в полной мере свою лирическую сентенцию. Он испытывал болезненную усталость справившегося с неприятной задачей. Но о том, что он с ней справился, еще никто не знает, и предстоит еще утомительно-публичное доказательство теоремы. "Э, нет, только не публичное!" — зарекся Клим.
— А где Вера Пална? — ухватился он за крошечную надежду.
— У себя. Нас же, как зверей, по клеткам рассадили, — ответила Нонна торопливо и зло, явно собиравшаяся еще немало сказать по поводу Тимура, Ромы и неполиткорректности в отношении сексуальных меньшинств.
Клим постарался выслушать основные тезисы Леди, клятвенно пообещав защищать любимца дам до полного истощения риторических способностей. После чего немедленно покинул хозяйку особняка.
Муази встретила его без энтузиазма. Она, похоже, устала блюсти реноме домоправительницы, оплота спокойствия и порядка на тонущем корабле. Не будь Клим сам взбудоражен и истощен ситуацией, он непременно бы завел терапевтическую кулинарную беседу. Но реверансы пришлось сократить до нескольких вежливых фраз.
— Я еще раз хочу спросить вас, уважаемая Вера Пална, что вы слышали этой ночью. Вы говорили про смех. Откуда он доносился и кому принадлежал. Не торопитесь с ответом, вспомните, как следует.
Муази тихо прокашлялась:
— А что вспоминать. Это же не год назад было. Гости смеялись, шумели.
А позже, когда в гостиной оставалось уже не так много народу. Можно ли было выделить чей-нибудь голос? — Клим напрягся так, будто от показаний Палны зависела чуть ли не его собственная жизнь.
— Можно, — прозвучал тихий ответ. — Но я вам этого не скажу.
Муази помолчала, с доброжелательным вниманием глядя на растерянного Бурова, и не торопясь, словно оттягивая интригующую развязку, продолжила:
— Клим, разрешите мне предупредить вас, что лучше не задаваться такими вопросами. Ваша трактовка событий может повлечь за собой серьезные последствия. Это, конечно, не мое дело, но я вам советую сделать вывод о несчастном случае. Точнее о непреднамеренном убийстве в ходе ссоры с женой. Поверьте, Маргариту не тронут! Юсупов человек по-своему порядочный, ему нужно лишь, чтобы она призналась, покаялась и ее отпустят восвояси.
Клим открыл было рот… и быстро закрыл за ненадобностью. Ай да бодигардша! Вера Пална предлагала неплохой выход из ситуации. Буров-то, идиот, втягивает голову в песок и за неимением улик лелеет ростки психологической достоверности. Со своей достоверностью он будет лететь далеко и долго, а доблестный Алим примется потирать руки. Или того пуще — сдавать незадачливого собрата по оружию в руки правосудия. От самого упоминания о Фемиде Клима затошнило, но он попытался занять себя более конструктивными мыслями. Итак, Муази права. Как бы ни был мерзок лик Юсупова, он человек кодекса. В этом кодексе отведено место и чести. И потому убийца Тимура должен быть найден во что бы то ни стало. Но «найден» не всегда означает «наказан»! Потому что если убийцей оказывается мать тимуровых детей, невинных сирот, которых Юсупов на правах верного друга-питбуля должен теперь оберегать, то осуществить наказание крайне затруднительно. Тем более, если в утробе Маргариты зреет долгожданный отпрыск мужского пола.
— Вера Пална, ваше право не отвечать на мои вопросы, но удовлетворите хотя бы мое мещанское любопытство! Вы узнали голос, который доносился из гостиной?
— Он доносился не из гостиной, а из бильярдной. Но вам и без меня известно, кому принадлежал этот голос, — Муази не меняла своей отстраненно-уважительной тональности.
И Бурову неожиданно показалось, что загадочная экономка и была источником не покидающего его весь этот невозможно длинный день смутного морока. Или гипноза близости разгадки. Сознание все это время причудливо играло в «горячо-холодно» наоборот. Чуть только Клим подбирается к верной колее, так мыслепоток сразу «замораживается» тупиковыми боковыми деталями. И все по новой! А мудрая наставница с материнским терпением наблюдает, как несмышленый ученик барахтается в логической трясине, будучи вполне уверенной в том, что все разрешится к ее вящей славе…
— То есть… надо понимать, Вы с самого начала утаили от меня важную деталь. Помните, я вас спрашивал? — реплика прозвучала обиженно: «ученичок» быстро вошел в роль.
— А разве в тот момент вы были готовы отнестись к этой детали с должным вниманием? Это ведь очень облегчает жизнь — когда вести приходят вовремя…
— Согласен! И восхищаюсь вашим дипломатизмом: вы не просто уберегли весть от несвоевременного оглашения, вы вообще схоронили ее в тайне. Ведь я от Вас так и не услышал искомого имени под предлогом, что я его и так знаю… Ах, Вера Пална, никогда еще я не чувствовал себя таким идиотом! Да ведь я на деле ни-че-го не знаю! Только предполагаю… Я полный ноль в криминалистике и сыске. И у меня всего лишь шаткая реконструкция вчерашнего, в которой я ежесекундно сомневаюсь, — Буров наплевал на харизму загадочного детектива и поймал себя на том, что плачется в жилетку той, с кем неизбежно должен держать дистанцию "сыщик-подозреваемый".
— Вот поэтому я в вас и верила, — улыбнулась Муази. — Согласно восточной философии, состояние внимания — это состояние незнания. Именно полный ноль, как Вы выразились, и находит истину.
— Вы читаете Кришнамурти?! Ну и экономки пошли, — Клим искренне восхитился Палной.
"Вот женщина моей мечты", — хотелось ему воскликнуть в сторону небес, которые порой так неуклюжи в сводническом ремесле. Впрочем, их можно понять: как им, должно быть, надоела это вечная ремарка "будь я — или она! — помоложе…"
Клим осторожно приоткрыл дверь и прислушался: похоже, Силя продолжал «уминать» мятежного Рому, и над гулом голосов царил губительный для нервных окончаний тембр Алима. Пауза кстати — Буров пока и не знал, с какого конца начинать решающий разговор, а потому с удовольствием поболтал с Муази еще. Два старых буддиста всегда поймут друг друга, им даже и говорить необязательно. Необязательно, но так приятно! К примеру, о том, как хорошо жилось у Леди до сегодняшнего дня… И как чудно, что она не похожа на людей своего круга, — уж Вера Пална знает, о чем говорит. Нонночке не интересно покупать книги ради корешков, ее не скушал с потрохами золотой телец, как многих. И дом она обустроила без оглядки на вкусы публики класса люкс, ей наплевать на престижные лейблы, она выбирает пестрый и наивный уют, а когда ей хочется перемен или замучил сплин, то вместо чинного шоппинга она предпочитает накупить барахла на распродажах или передвинуть мебель.
— Вот мы втроем собираемся и чудим, — задумчиво улыбалась Муази, словно прощаясь с безмятежными денечками. — У Нонны еще увлечение — акварели. Она облюбовала художников, которые притулились в одном подземном переходе. Талантливые ребята, и работы у них оригинальные, живые, не ширпотреб… Ида все увещевает: "Нонна Константиновна, вы их балуйте! Слишком дорого у них покупайте картинки, надо торговаться…" Но та стоит на своем: мол, они и так за гроши продают, в отличие от коммерческих…