Пятнадцатый рай
Шрифт:
Максим достал из кармана телефон и показал Воронкову фотографию Арины. Тот внимательно осмотрел ее, но ничего не сказал, отвернулся.
– Это ваше семейное дело. Оставьте меня.
– Арина написала, что только ты можешь остановить моего отца. Только тебя он боится.
– Меня? Почему бы ему меня бояться? Мы дружим много лет. Мы вместе делаем бизнес. Ваша Арина затеяла опасную игру.
– Арина сказала, что тело еще не уничтожено. Поэтому он боится тебя. Что ты можешь узнать правду.
– Тело? – перебил его Воронков.
– Да.
– А где оно, тело моей дочери? – спросил несчастный отец еле слышно.
– Я не знаю, – покачал головой Максим.
– Ты ничего не знаешь! – закричал Воронков. – И почему ты так уверен, что Екатерину убил твой отец? Ведь… он даже не знал ее.
– Все, что у меня есть – это рисунки. И кошмары. И вот это сообщение от Арины. Посмотри рисунки, посмотри их внимательно! Я не мог придумать такое. Да, я не знаю, где ее тело, не знаю, где это было. Я не знаю, как они познакомились и почему он убил ее. Я только знаю, что мой отец пытается убить мою девушку потому, что она узнала его тайну.
Аркадий собрал рисунки с полу и протянул их Воронкову. По лицу того промелькнула гримаса нечеловеческого мучения, с неохотой он принял рисунки и стал перебирать их дрожащими руками. Но с каждым эскизом его взгляд становился все более жадным, он вглядывался в каждую деталь, невзирая на то, какой кровавой она была.
– Сколько же тебе было лет, когда пропала Катюша? – спросил вдруг он.
– Шесть. Мне было шесть лет. С тех пор я и утратил желание спать на мягких кроватях, – горько усмехнулся Максим.
– Его лечили, – вмешался Аркадий. – Все думали, что у него случился нервный срыв. Его отец… всегда вел специфический образ жизни. Мы отправили его в хороший пансион в Шотландии. Его отец тогда имел проблемы с кокаином.
Воронков молча слушал, продолжая смотреть на рисунки.
– Да-да-да, все решили, что я спятил. Я и сам так думал. Сам видишь – щупальца, клыки, когти… Думаю, тут почти ничего нет реального. Маниакально-депрессивный психоз, мания преследования, фобия, расстройство сознания, повышенная возбудимость. Меня кормили препаратами на завтрак, обед и ужин, но ничего не помогло. Мои драконы всегда со мной.
– А твоя девушка? Что она знает?
– Только Арина была реальна, и теперь он забрал ее. Она заставила меня нарисовать их. Она думала спасти меня, а теперь… Ты сам потерял дочь, ты можешь понять, каково это, когда любимый человек пропадает без следа и ты во всем винишь себя, и каждую минуту думаешь о том, что ты сделал не так и как мог допустить до этого. Снова, снова, снова. Я понимаю, почему ты не веришь мне. Я и сам бы не поверил. Но у меня нет другого выхода. Я не знаю, где искать ее. У меня нет другого шанса…
– Я верю тебе, Максим, – прошептал Воронков.
– Что? – ахнул тот.
– Да, – кивнул тот,
– Ты знаешь, где это находится? – Аркадий сделал шаг вперед, а Максим, напротив, отступил назад.
– Это место реально? Оно и вправду существует на самом деле? Значит, Арина была права?!
– Арина? – Воронков посмотрел на Максима так, словно бы не видел его. – Екатерина. Катя. Получается, он знал ее задолго до того, как нас с ним свели дела. Господи, но ведь это невозможно! – И Воронков отбросил рисунок, приложил руки к лицу, его плечи сотрясли рыдания. Максим нагнулся и поднял рисунок. Он знал его. На нем Екатерины не было, на нем был изображен он сам, под одеялом, в крови. И чудовище с горящими глазами и длинными щупальцами, с когтями, которыми он пронзает Максиму сердце.
– Мы должны поехать туда. Ты уверен, что это именно то самое место? Как ты понял? – уточнил Аркадий тихо. Воронков медленно выпрямился, и в глубине его усталых, старых глаз мелькнул огонь.
– Уверен ли я? – Он грустно улыбнулся. – Это Завидово, дача моего тестя, генерала Саблина, отца моей жены. Детская комната Кати – единственная комната, где мы сделали ремонт. Тесть не хотел, чтобы на даче хоть что-то меняли, ему нравилась деревянная рухлядь. Он постоянно боялся, что в строительных смесях будут какие-то химикаты. Он прожил почти сто лет, между прочим, – добавил он.
Затем он вынул из рук Максима один из рисунков, тот самый, с чудовищем, и нежно провел пальцем по линиям стены, по смазанным обоям на картинке.
– Эти ландыши на обоях, редкая вещь. Эти обои я привез из-за границы, из ФРГ. Жена ездила со мной в ФРГ. Катюше тогда было три года, и мы сами поклеили новые обои, поставили другую кровать, заменили всю мебель. Видишь, ты запомнил ее уже постаревшей. Удивительно, как ты вообще мог это запомнить.
– Она была права. – Голос Максима шелестел, как листья, падающие на ветру. – Я был там.
– Ты был там. Мы провели там счастливое лето. Несколько лет. Когда дети маленькие, это такое… невероятное тепло. Так ты думаешь, ее убили там? Он убил ее, твой отец. – И голос Воронкова заледенел. – Что она могла ему сделать? Как они могли попасть туда, они даже не были знакомы, я никогда не видел его. Мы познакомились после ее смерти.
– Может быть, она просто не знакомила тебя с ним? – спросил Аркадий. – Она была с тобой откровенна, доверяла матери?
Воронков замолчал, словно не нашелся, что ответить на этот простой вопрос. Он сгреб рисунки в охапку и перешел из кухни в столовую, не глядя ни на Аркадия, ни на Максима. Они последовали за ним туда и дальше, в гостиную, к лестнице, ведущей наверх, в жилое крыло. У ступеней он остановился на секунду.