Пятое Евангелие
Шрифт:
— Факты! Факты! — вскипел Клейбер. — Факты во всей этой истории кажутся более странными, чем порождения воспаленной фантазии ненормального писателя!
Анна кивнула и замолчала, словно извиняясь.
Когда они подъехали к гостинице и Адриан остановил машину, Анна предложила прогуляться. Солнце опускалось за горизонт, и волны залива в его лучах отливали бронзой. Из окон кухни ресторана доносился отвратительный запах сгоревшего масла, а сновавшие по причалу лоточники из Мексики тащили за собой сооруженные из картона магазинчики на колесах и выкрикивали шуточки, предлагая прохожим поменять рубашку или брюки и уверяя, что у них можно найти и то и другое.
— Мне трудно говорить об этом, — начала Анна нерешительно, когда они шли по набережной к той ее части, где было меньше людей, — но я постоянно думаю о женщине на фотографии.
— Ты имеешь в виду любовницу Фоссиуса?
— Да, ее.
— А в чем дело? — Клейбер остановился и посмотрел Анне в глаза.
Она явно была в растерянности.
— Я рассказывала тебе, — с той же нерешительностью в голосе ответила она, — как в поисках женщины, находившейся во время аварии в машине моего мужа, пришла домой к Донату…
— Тому мужчине, который внезапно словно растворился в воздухе?
— Да, речь идет именно о нем. У этого мужчины, Доната, есть жена. Она полностью парализована и постоянно сидит в инвалидном кресле. Она может лишь пошевелить головой…
— Что с этой женщиной не так? Скажи наконец!
— Мне кажется, жена Доната и любовница Фоссиуса на фотографии — один и тот же человек.
Клейбер отошел от Анны, сделал пару шагов в направлении причальной стены и рассеянно уставился на воду. Он безуспешно пытался связать только что услышанное с уже известными фактами.
— Значит, Брэндон кое о чем все же умолчал, — сказал Адриан.
— Он не мог знать, что я видела Ганне Донат при столь странных обстоятельствах.
— Или же он об этом знал, но по определенным причинам решил не говорить, кем на самом деле является женщина с фотографии.
— Чепуха, — возразила Анна. — Тогда бы он назвал какое-нибудь другое имя.
— Он назвал ее по имени. Ганне.
— Вот именно. Но мы ведь и не спрашивали ее фамилии!
— Ты абсолютно уверена, что Ганне на фотографии — жена Доната?
— Предполагаемая жена Доната, — поправила Анна. — Уверена я быть не могу, ты сам это прекрасно понимаешь. Они лишь удивительно похожи, Но раз последствия несчастного случая оказались столь тяжелыми, ее лицо не могло не измениться. Это вполне могла быть она: Ганне Луизе Донат.
— Ганне Луизе Донат! — воскликнул Клейбер и схватил Анну за руки. — Этим именем назвалась женщина, которая попала в катастрофу вместе с Гвидо?
На лице Анны отразились глубочайшая растерянность и беспомощность. Она была в отчаянии. Теперь и Анна не знала, какие выводы следовало сделать. В этот момент она поняла, что Гвидо не изменял ей. Просто она запуталась в странном лабиринте из злых интриг и страха. Анну снова охватил неописуемый ужас, который сковал ее ноги, словно змея, и сдавил горло так, что она не могла сказать ни слова. Ужас перед странными загадками и неизвестной опасностью, подстерегавшей на каждом шагу.
Клейбер отвел Анну назад в гостиницу и не стал возражать, когда она заказала в номер бутылку «Мальта» [23] с единственной целью — напиться. Когда Анна уснула, Клейбер вернулся в свои номер и тут же позвонил Гарри Брэндону, чтобы спросить, была ли у Ганне, любовницы Фоссиуса, фамилия Донат.
23
Разновидность виски.
— Да, — не задумываясь ответил Брэндон. — Разве я об этом не упомянул?
Неожиданное открытие, которое заключалось в том, что между профессором Фоссиусом и женщиной, оказавшейся во время аварии в машине Гвидо, существовала таинственная связь казалось, полностью выбило Анну из колеи. У нее пропал аппетит, и лишь с огромным трудом она могла заставить себя съесть хоть что-нибудь. Все завтраки, обеды и ужины заканчивались одинаково — Анна вскакивала из-за стола и бежала в туалет, потому что не могла сдержать рвоту. Если Адриан пытался начать разговор, то буквально через минуту замечал, что Анна его совсем не слушала.
А потом наступило роковое утро, когда Клейбер, пребывавший в такой же растерянности, как и Анна, обнял ее, а затем начал нежно целовать и осыпать ласками, словно надеялся таким образом вылечить ее и заставить стряхнуть то полубессознательное состояние, в котором она находилась последние дни. В первые мгновения казалось, что Анне приятны поцелуи мужчины, к которому она была неравнодушна. Но когда Клейбер осторожно усадил Анну в одно из кресел, стоявших в ее номере, где по чистой случайности и разыгралась эта сцена, опустился перед ней на колени и продолжил целовать, Анна внезапно затряслась, словно от удара током, схватила Адриана за волосы и резко оттолкнула, выкрикивая, что у него постоянно только одно на уме и лучше бы ему убраться к черту.
Клейбера это потрясло до глубины души и, похоже, доставило ему больше страданий, чем самой Анне, — в то утро она казалось, была не в себе. Он выскочил из номера, сбежал по лестнице на первый этаж и сел за руль машины, стоявшей на стоянке перед гостиницей. Адриан утопил педаль газа, мотор взревел, и этот звук подействовал на него успокаивающе. Клейбер направил тяжелый «додж» на фривей № 5 и помчался на юг.
Через десять минут езды на сумасшедшей скорости он достиг границы с Мексикой, где шумом, пылью и отвратительными запахами его встретил, как утверждал плакат, «самый большой маленький городок в мире». Целый день и полночи Клейбер пил в кабаках Тихуаны, с трудом избавляясь от кучи детей- попрошаек и невероятного количества дешевых проституток, роившихся вокруг него, как надоедливые насекомые. Около полуночи он решил отправиться назад в гостиницу и пересек по пути в Сан-Диего ярко освещенную линию границы.
Вернувшись в отель, он узнал от портье, что миссис Зейдлиц решила уехать раньше, чем планировалось. На вопрос Клейбера, не просила ли она что-нибудь ему передать, старый портье с дружелюбной улыбкой ответил:
— Нет, мне очень жаль.
Было бы неправдой, если бы Клейбер сказал, что в тот момент и ему было жаль. Анна оскорбила его чувства, и Адриан не мог даже представить себе, что произошло бы, если бы она сейчас находилась в соседнем номере. Как бы он повел себя? Просил бы прощения? Но за что? Разве все прошедшие недели он не относился к ней со всем вниманием и уважением, на которое способен настоящий друг?