Пятое Евангелие
Шрифт:
Кесслер остановился, словно пораженный громом. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
— Если бы я не был уверен в том, что вы серьезный человек, брат Лозински, я бы решил, что вы меня разыгрываете.
Лозински серьезно посмотрел на Кесслера, кивнул и продолжил:
— Я понимаю ваши сомнения, брат. Все услышанное вами действительно кажется невообразимым. Особенно если услышать эту тайну, будучи неподготовленным, как это случилось вами. Я работал над этим в течение многих лет и узнавал истину по крупицам. Мне казалось, что я складываю мозаику из отдельных крохотных камешков. И в результате моей кропотливой работы начала вырисовываться общая картина. Именно с ней, Кесслер, вам и предстоит сейчас иметь дело.
— Прошу вас, вернитесь к рассказу о Леонардо! — взмолился молодой иезуит,
— Немецкий профессор, преподававший в Америке компаративистику, скорее всего, натолкнулся на какой-то намек во время исследования одного из литературных источников, который утвердил его в уверенности, что Леонардо да Винчи был посвящен в тайну и зашифровал ее в одном из своих произведений. В этом случае — при помощи ожерелья, каждый камень которого имеет значение, известное многим специалистам. — А когда он завершил работу над ожерельем на своей картине, то нанес сверху следующий слой краски?
— Совершенно верно. Можно предположить, что он оставил какое-то указание относительно этой тайны. Указание, на которое профессор натолкнулся в результате своих исследований. При этом ни один искусствовед не воспринял его всерьез. Похоже, он не видел другого выхода и решил доказать свою правоту столь пугающим образом.
Несмотря на то что рассказ Лозински увлек его, Кесслер все еще относился к услышанному довольно скептически:
— Хорошо, предположим, что вы правы и Леонардо действительно был одним из хранителей великой тайны, способной изменить мир. В этом случае возникает вопрос: кто его посвятил в эту тайну и кому он передал ее?
Лозински смотрел себе под ноги. Он молчал и, казалось, был обижен, услышав такой вопрос. Похоже, Кесслер все еще не научился следить за его мыслями с достаточным вниманием и серьезно их воспринимать. Наконец поляк ответил:
— Этого я не знаю. Прошу заметить, что этого не знаю именно я. Возможно, кто-то другой смог бы дать ответ на ваш вопрос. На земле жило и живет много великих людей, в творениях которых скрываются намеки, которые никто не может понять. До Леонардо был Данте, после него — Шекспир и Вольтер. В первую очередь Вольтер, который сам придумал себе это имя — в действительности его звали Arouet, — представлявшее собой анаграмму, так же как и ожерелье, изображенное Леонардо, и рельеф на арке императора Тита являются своего рода анаграммами. Анаграммы, зашифрованные в обоих изображениях, и имя Вольтер объединяет то, что они состоят из восьми букв [55] . Я абсолютно уверен, что само имя Вольтер указывает на то, что он был посвящен в эту тайну. Я пробовал из букв, составляющих его, складывать французские слова, которые имели бы хоть какой-то смысл, и провел за этим занятием много бессонных ночей. И все безрезультатно.
55
Voltaire (фр.).
— Возможно, вы просто ошибаетесь? Может быть, за именем Вольтер скрывается простая словесная игра?
— Да, я знаю, некоторые глупцы предполагают, что в имени Voltaire скрывается всего лишь анаграмма из AROUET L (е) J (eune), то есть Arouet-младший. Но такое толкование кажется мне недостойным Вольтера. Человек, являющийся одним из величайших гениев в истории человечества, вряд ли станет скрываться за столь тривиальной игрой слов. Хоть Вольтер и верил в Бога как основоположника морального порядка, к христианским таинствам он относился крайне скептически. Особенно к католической церкви. Он утверждал, что человек не нуждается в спасении, поэтому Бог вовсе не должен его спасать, а Библию совершенно не уважал. Подобное отношение можно назвать очень необычным для человека, жившего в те времена. Однако оно является вполне объяснимым, если предположить, что Вольтер являлся хранителем этой тайны. Кесслер, я совершенно уверен в том, что подобный псевдоним он выбрал себе далеко не случайно. Только вслушайтесь, как странно звучит: Вольтер!
— С вашего позволения, — ответил Кесслер, — если я правильно понимаю, то Вольтер каким-то образом связан с этим рельефом на арке императора Тита?
Лозински взял из рук молодого иезуита фотографию и поднес ее к лицу своего собеседника.
— Что вы видите на этом снимке, Кесслер?
— Римских легионеров и их трофеи.
— А что это за трофеи?
— Насколько я могу судить, первый — это, возможно, золотая кадка для купания, затем — ягненок, ветка дерева, лось, военное знамя, колесница, утка и колос. Что в этом необычного?
— В самих трофеях — ничего. Вернее, почти ничего. Но есть один намек, который должен вызвать сомнение у внимательного наблюдателя.
— Лось!
— Точно. В стране, откуда Тит и его солдаты везли трофеи, живут звери, населяющие пустыню, но лосей там никогда не было. Значит, можно сделать вывод, что человек, создававший этот рельеф, сделал ошибку сознательно, чтобы намекнуть на то, что за простым изображением скрыто тайное послание.
— Но император Тит должен был сначала утвердить эскиз рельефа. И только потом отдать приказ скульпторам приступать к работе. Наверняка он отметил бы, что среди трофеев не было ни одного лося!
— Я не сомневаюсь, брат мой, что именно так он и сделал бы. Но Тит никогда не видел триумфальной арки, названной его именем. Это сооружение было воздвигнуто после его смерти братом и преемником Тита Домицианом. А у этого молодого человека было столько проблем, что детали памятника были ему наверняка абсолютно безразличны, впрочем, как и слова римских философов. Сами же римляне были в большинстве своем глупыми и необразованными людьми. Они знали только о том, что происходило в пределах их города, а все, что находилось немного дальше, казалось им экзотическим. Они бы не удивились, даже увидев среди трофеев пингвинов!
Тем временем Лозински и Кесслер шли к противоположной стороне форума, мимо курии и арки Септимуса Северуса, за которой виа Консолацьоне огибала Капитолий. Позже Кесслер, упрекал себя в том, что они, беседуя, пошли именно этим путем, хотя на самом деле идея принадлежала Лозински.
С улицы доносился шум, который создает толпа людей и проезжающие мимо автомобили. Он немного мешал Лозински и в то же время исключал возможность того, что кто-нибудь подслушает беседу двух иезуитов. Итак, поляк продолжил свой рассказ:
— В обозе императора Тита, по-видимому, находились люди столкнувшиеся на Востоке с новым учением, последователи которого называли себя христианами. Для римлян они были просто chiristiani — не более чем приверженцы одной из многочисленных сект, пришедших с Востока. Но о человеке, сделавшей эту секту столь популярной, сложили легенды и сказания, поэтому у нового учения появлялось множество сторонников. Неизвестный мужчина на полном серьезе утверждал, что он является сыном неизвестного бога. Более того, он приводил многочисленные доказательства и показывал людям вещи, которыми не мог похвастаться ни один самый известный маг. Пятью хлебами и двумя рыбинами он накормил пять тысяч человек, не считая женщин и детей. Из воды он делал вино и оживлял мертвых. Когда римляне приговорили его к смерти за осквернение богов, он погиб от рук иудеев, после чего произошло нечто, повергшее людей того времени в полное замешательство. Последователи этого человека утверждали, что они собственными глазами видели, как их учитель восстал из мертвых.