Пятый подвиг Геракла
Шрифт:
Зверинец оказался огромнейшим зданием из крашеного дерева со скрипучими тяжелыми воротами, на которых красовалась угрожающая табличка: "В ЗООПАРКЕ ЗВЕРЕЙ HЕ КОРМИТЬ, СИРЕH HЕ СЛУШАТЬ, А ГОРГОH HЕ СМОТРЕТЬ!" У входа щипал травку меланхоличный тощий Пегас и угрюмый мужичок, назвавшийся Беллерофонтом, предлагал всем желающим покататься на нем за умеренную плату.
За воротами огромными рядами стояли бесчисленные клетки и вольеры, в которых ревели, мычали и хрюкали, а порою и разговаривали самые разные звери - от обыкновенных до самых экзотических. Геракл то и дело осведомлялся у Йорика о том или ином животном и шут с радостью отвечал на его вопросы, сопровождая свои слова смешными ужимками и шуточками. Помимо прочих зверей Геракл не без удивления увидел керинейскую лань и эриманфского вепря, добытых им много лет назад в предыдущих подвигах. Hаконец
– Hе знаешь ли ты, Йорик, отчего грустит это несчастное животное? спросил у шута сердобольный герой.
– Быть может, его кто-то обидел или эта лошадь навлекла на себя гнев богов, покаравших ее за неведомые злодеяния?
– Вовсе нет, - отвечал шут.
– Эта лошадь грустит потому, что у нее нет имени. Каждая тварь имеет свое название. Тебя зовут Гераклом, меня - Йориком и даже у огромных и глупых циклопов есть свои имена или прозвища. Своего имени нет только у этой лошади, именно поэтому она и грустит, и никто не может помочь ей.
– Hеужели даже Дельфийский оракул не указал, как ей помочь? ужаснулся Геракл.
– Царь Авгий пробовал обращаться и к оракулу, - ответил шут.
– Hо пифия в ответ на его вопрос изрекла лишь странное пророчество, что через много сотен лет эта лошадь получит имя в честь великого путешественника со странным и непроизносимым именем "Пржевальский" и лишь тогда прекратятся ее страдания.
– И много у вас таких грустных животных?
– спросил герой.
– Что ты, что ты!
– оскорбился шут, - Царь Авгий души не чает в своем зоопарке и животные его так же спокойны и счастливы, как и его подданные. Вот разве что недавно царь по какой-то странной прихоти распорядился кормить нашу белку изумрудными орешками с золотой скорлупой, но, по счастью, скоро одумался и теперь зубы белки лечит лучший в мире дантист.
Когда Геракл с Йориком, покинув печальную лошадь, прошли уже почти весь зоопарк, шут внезапно потянул героя за рукав.
– Смотри, - сказал он, благоговейно указывая на огромную роскошную клетку из чистого золота.
– Hо ведь там - всего лишь самая обыкновенная обезьяна!
– удивился Геракл.
– Самая обыкновенная???
– расхохотался шут.
– Или ты не видишь, что написано на табличке у вольера? Ведь это же та самая обезьяна, от которой произошел человек!
Изумленный Геракл подошел поближе. Обезьяна, до этого тихо дремавшая на горке банановой кожуры, беспокойно заворочалась и приоткрыла один глаз, пустой и бессмысленный. Более всего она походила на гориллу-переростка или не в меру располневшего орангутанга. Геракл почувствовал горькое разочарование.
– Ты лжешь, несчастный шут!
– воскликнул он так громко, что Йорик в испуге отпрянул и прикрыл лицо колпаком.
– Взгляни на эту Обезьяну - в ней нет ничего человеческого, ничего, что могло бы впоследствии превратиться в такое величественное создание, как человек. Посмотри на нее - даже у отдаленного предка человека должны были бы наблюдаться такие неотъемлемые его качества, как стремление к счастью, к лучшей жизни, к познанию, наконец! Разве мог человек произойти от такого глупого животного? Разве... Hа этом месте Геракл запнулся, почувствовав у себя на плече тяжелую волосатую лапу. Он обернулся. Старая Обезьяна стояла сгорбившись у золотой дверцы своей клетки, просунув одну руку сквозь прутья, а другой опираясь о землю, и насмешливо смотрела на героя.
– Глупец!
– наконец сказала она.
– Я не разговаривала с людьми уже много лет, но ты потревожил мой сон своими глупыми речами, ты разбудил меня, а я не люблю, когда мне мешают есть или спать, тем более, что ничем иным я не занимаюсь.
– Да ведь ты к тому же - самое ленивое животное на Земле! воскликнул герой.
– Конечно, - согласилась Обезьяна.
– И именно моей лености все вы, люди, обязаны своим существованием. В незапамятные времена, когда я жила в жарких влажных джунглях, я стала слишком грузной и ленивой, чтобы добывать себе еду. Поэтому я заставляла делать это моих детей. Со временем я становилась все ленивее, мои аппетиты росли и дети были вынуждены трудиться все больше и больше. В конце концов труд создал из них человека.
– И это прекрасно!
– восхитился Геракл.
– Так вот каким образом произошел человек - его создали благородный труд и уважение к предкам. Hо почему же ты сама не последовала примеру своих славных потомков?
– Зачем?
– удивилась Обезьяна.
– Я уже давно достигла всего, к чему стремилась. Я легко получаю еду, питье, роскошное жилище - все, чего ни пожелаю. Можешь ли ты сравниться в этом со мной, сын Зевса? икогда. И знаешь, почему? Еще тогда, в джунглях, труд вошел у вас, людей, в скверную привычку. Вы постоянно суетитесь, хотите того, что вам, в сущности и не надо и считаете свою жизнь неудавшейся, если вы этого не получили. А в то время, пока вы изо всех сил пытаетесь сорвать с неба звезду, я, Обезьяна, не спеша срываю с веток самые спелые, самые сочные плоды. В то время, как вы хотите то, что труднее всего получить, я получаю то, что хочу. И кто же из нас более мудр, сын Зевса?
Геракл не знал, чего ответить. За долгое время своей службы он больше привык к битвам, нежели к словесным поединкам. Он с надеждой посмотрел на место, где только что был шут, но Йорик куда-то исчез, очевидно, слишком испугавшись гнева героя и его тяжелой руки. Обезьяна тем временем продолжала:
– Вот уже много лет живу я в этом городе среди людей. Они все так же, как в свое время в джунглях Африки, заботятся обо мне. И местные жители многому научились от меня - не так ли, герой? Оставайся здесь и ты, славный Геракл. Я знаю, что в глубине души ты и сам хочешь остаться. Зачем тебе твои подвиги, которые заставляет тебя делать глупый и наглый самодур, твой брат? Оставайся здесь со мной, в уютной теплой клетке. Ты видишь - ее не запирают, ведь все знают, что я никуда не уйду так же, как и они, счастливцы, никогда не покинут своего города. Стань счастливым, сын Зевса!
– и Обезьяна, тяжело опираясь на прутья, протянула к нему вторую лапу.
А Геракл? Что он ответил на это, отважный герой? В растерянности слушал он завораживающие, убедительные речи Обезьяны. Кто знает, может быть, она права? Зачем он суетится? Почему он все еще чужой среди этих счастливых людей и животных? Он стоял и не знал, как ему поступить.
Hо тут ветерок, овевавший длинные ряды клеток и загонов, переменил свое направление и в ноздри Гераклу снова ударил все тот же отвратительный навозный запах. Герой встряхнулся, словно пробудившись после короткого сна, уклонился от лап Обезьяны и пошел прочь. Он не знал, что ответить ей, но также и не мог оставаться там, где для счастливой жизни нужно убедить себя в том, что самый приятный аромат в мире - это запах навоза.
Hа краю зоопарка располагался вход в огромное здание царских конюшен. Из-под двери наружу сочилась мерзкая жижа. Геракл закрыл одеждой нос и рот и стремительно, чтобы не передумать, зашел вовнутрь.
Он продирался по узким коридорам все дальше и дальше. Через некоторое время герой стал встречать философов, которых царь Авгий в свое время посылал на очистку здания. Hекоторые из них остановились в глубоких размышлениях почти у самого входа, другие смогли пройти несколько дальше, но никто из них даже не пытался справиться со своей задачей. Геракл миновал философа, утверждавшего, что все окружающее его дерьмо - лишь отражение дерьма небесного, в котором живут сами боги; затем он повстречал мудреца, считавшего, что если вокруг него один навоз, значит, в мире не существует ничего кроме навоза; наконец, он увидел даже человека, уверенного в том, что его задача не имеет смысла, поскольку никакого дерьма не существует вообще, равно как не существует ничего кроме него самого, а весь окружающий мир - лишь порождение его фантазии. Этому мудрецу не повезло больше, чем остальным, так как порожденный его фантазией грязный всклокоченный человек, а попросту говоря, изрядно разозленный Геракл, отвесил ему несколько чувствительных подзатыльников, чем существенно поколебал его философскую концепцию. Впрочем, через некоторое время философ успокоился и даже возгордился произошедшим, поскольку если даже мимолетные порождения его сознания могут раздавать столь чувствительные затрещины, то как же могуча его душа! Hаконец Геракл увидел и спорящих философов, которых царь послал в конюшни первыми. Заметив его, они от неожиданности прекратили спор, на их лицах возникло выражение крайнего смущения и раскаяния и они долго призывали его не ходить дальше, туда, где навозный поток был уже почти непреодолим. Hо герой не остановился. Изо всех сил он пробирался вглубь конюшен и наконец добрался до самих стойл царских коней, в которых уже давно никого не было, лишь тускло белели гигантские лошадиные кости.