Пятый постулат
Шрифт:
Тот только успел набрать воздуха, видимо, как раз собрался поинтересоваться, по какому поводу явились посетители, но, услышав это известие, сразу почему-то заулыбался, внимательно осматривая Машу:
— Ну, проходите, коль так!
Маша, преодолевая неожиданную робость, подошла к Малуху. Странно, она всегда считала себя бойкой девушкой, но в этом непонятном мире отчего-то терялась, не зная, что делать и как себя вести. Маша отнюдь не была дурой, так что сразу смекнула: раз это другой мир, то и правила в нем другие (пока здесь еще не победила общевистическая революция, конечно!), вот только пока она их не ведала. Если б она знала, насколько иными были эти самые правила!
Для начала выяснилось — староста и не думал шутить,
Да девушке вообще казалось диким, что за одежду нужно платить! Это же глупость, как можно требовать деньги за предметы первой необходимости?! Впрочем, здешние наряды вовсе не казались Маше таковыми: зачастую они явно служили для украшения, а не только для обогрева в холод и прочих житейских надобностей.
К тому же выяснилось, что Маша мало чем может Малуху помочь — она ведь привыкла шить не вручную, а с помощью машин, она попросту не умела пользоваться здешними допотопными приспособлениями для шитья! Поставьте ей любой станок, она вмиг разберется, что да как, а ковырять жесткую ткань иголкой в свете лучины… это же каменный век какой-то! Она поражалась, как у портного выходит класть такие ровные швы: ну будто на машинке прострочил, до того стежки мелкие и аккуратные, не то что у нее — вкривь да вкось… Она старалась, но выходило всё равно скверно, так что доверяли ей только начерно подрубать края да распарывать, если приходилось.
Первое время девушку шпыняли все, начиная от господина Малуха и его дородной жены Валии и заканчивая их служанкой Вартой — рябой девицей примерно одних лет с Машей, и даже детьми портного. Маше приходилось делать простую грязную работу, помогать всем одновременно и вообще пахать, как лошадь!
Вставали тут до света — ну это еще ладно, Маша привыкла рано подниматься на работу. Нужно было живо растопить печь, а пока хозяйка готовит завтрак (это дело Маше не доверяли, поняв, что управляться с тяжелыми горшками она не умеет, а учить показалось накладно — грохнет еще посудину-то, а она денег стоит!), натаскать воды из колодца (эту почетную обязанность Варта живо спихнула на чужачку-неумеху), вымести полы (а раз в неделю еще и вымыть, и выскоблить), перемыть посуду, что осталась с ужина, задать корм скотине и птице… И вот так с утра до вечера, ни присесть, ни отдохнуть — дело всегда находилось, сложа руки никто не сидел!
А что делать? Жить как-то надо!
Пришлось учиться разбираться в достоинствах разных монет, привыкать носить юбки и делать множество других вещей, которые раньше Маше не могли присниться даже в страшном сне. Хорошо, что девушка не была избалованной и привередливой (при этом она невольно вспоминала того «господина», с которым ее свела в лесу судьба; кстати, с тех пор она его не видела), а то ей тяжело пришлось бы здесь: обитать в тесной каморке, есть простую, хоть и сытную еду, полагающуюся слугам (она каждый раз негодовала, слыша это отвратительное слово), ходить, опустив глаза…
Она научилась всему, твердя про себя каждый раз слова Вождя о том, что "жить в обществе и быть свободным от общества нельзя". Общество это ей, мягко говоря, не нравилось, но выбирать не приходилось. Пока оставалось только думать о том, как бы изменить его к лучшему!
Одному Маша так и не научилась — кланяться. За это ее однажды побила хмурая хозяйка, госпожа Валия — не с той ноги встала, а тут еще служанка королевой ходит, спину лишний раз не согнет! Когда Валия подняла руку (вернее, веник) на Машу, та пришла в ужас: да как можно избивать других людей?! Ведь это такие же люди, как и ты сам, кто дал тебе право распоряжаться чужой судьбой, кто поставил выше других?! Маша этого не понимала и совсем уж собралась уйти, когда вдруг поняла,
Пришлось остаться в доме портного, однако и позволить кому-либо бить ее Маша не могла, — это означало бы полную потерю самоуважения! — а потому начала повсюду носить с собой книгу Вождя.
Как-то госпожа Валия, в очередной раз пребывая в дурном настроении, замахнулась на Машу хлыстом (она обожала эту вещь, воображая себя, должно быть, укротительницей диких животных), но девушка демонстративно поудобнее перехватила увесистый том и предупредила:
— Только попробуйте меня тронуть, я в долгу не останусь!
В голосе ее звучала такая мрачная решимость, что хозяйка уверилась — эта ненормальная не преминет исполнить свою угрозу, и отступила. Но злобу затаила, да еще какую! Тем более, она начала замечать, что драгоценный муженек посматривает на новенькую служанку с неподдельным мужским интересом, так и шарит взглядом по ее прелестям. Для госпожи Валии это было совершенно непереносимо — в прошлом она была красавицей, но успела уже постареть и подурнеть, некогда соблазнительная фигура после многочисленных родов оплыла и сделалась бесформенной… А тут муж засматривается на служанку, сущую простушку, зато молодую и крепенькую, ну как такое перенести?! Госпожа Валия не упускала ни единой возможности, чтобы пошпынять Машу, так что той несладко жилось в доме портного. Маше совершенно не было понятно поведение злющей тетки, ведь Вождь учил, что собственнические отношения между мужчиной и женщиной — пережиток прошлого! Но от этого пережитка хозяйка отрекаться явно не собиралась, еще более невзлюбив Машу… А когда та попыталась прочесть ей лекцию на эту тему, взяла да и заперла ее в чулане, а еще без ужина оставила! А что? Если битьем служанку не выучишь, то и другие пути найдутся!
Так и тянулись долгие зимние месяцы, и единственной отдушиной для Маши стало чтение сочинений Вождя, да еще беседы с единомышленниками, которых, кстати говоря, оказалось до обидного мало. Селяне отмахивались от девушки и называли общевистические идеи бредовыми, а то и вовсе прогоняли, обидно обзывая «убогой» и «полоумной», лишь немногие бедняки охотно слушали ее.
Вообще-то девушка всегда считала, что крестьяне и ремесленники при капитализме жили очень плохо и бедно — так их учили на уроках истории, — но это явно были какие-то другие люди! Здешние в большинстве своем казались вполне зажиточными, особенно угнетенными не казались, а кто оказывался победнее, всегда мог наняться к более состоятельному соседу, так что с голоду не мерли. Конечно, все хотели жить лучше, но не желали ради этого чем-то жертвовать. Самый большой риск, на который они соглашались пойти — так это купить тёлочку или бычка от незнакомой коровы! Что до роста благосостояния… ну, они готовы были вкалывать на своем поле с утра до ночи, по необходимости работали на общинном, — не поработаешь, урожая не соберешь, нечем будет подати платить, придется с себя портки снимать! — но вот делиться с бедными не желали совершенно. Что более всего поражало Машу: даже те, кто выбился в середнячки или даже богачи из самых низов, кто еще не забыл, каково это — быть бедным, проявлять трудовую солидарность отказывались наотрез. "Мы своим горбом себе всё заработали, — говорили они, — а эти на всё готовенькое хотят? Нет уж, пускай трудятся до седьмого пота, а там видно будет, гожие это люди или негодящие!"
Маша утешала себя тем, что сразу революции не делаются, нужна подготовка, и в редкие свободные часы норовила проводить уроки политграмоты. На них, правда, приходило совсем мало народу, и то, как подозревала Маша, от скуки — долгими зимними вечерами заняться было особенно нечем, молодежь на посиделки собиралась, а кто постарше, особенно одинокие, не знали, куда себя деть. А тут и с соседями встретишься, и рукоделием каким-нибудь можно заняться в компании, пока рыжая девица бубнит что-то непонятное…