Пятый угол
Шрифт:
— Это глупо… Извините меня — я вовсе не хотела плакать…
Несколько часов спустя, когда она лежала рядом с Томасом Ливеном — за окном светлело, шел дождь, — Томас слушал шум дождя и голос Мими:
— …Я много раз думала обо всем. Я так из-за этого мучилась…
— Все понимаю, — сказал он скромно, — ты думаешь о Симеоне, не так ли?
Внезапно она легла ему на грудь. Ее слезы, горячие и соленые, капали на его губы:
— Ах, дорогой, я так тебя люблю, действительно люблю ужасно… Но именно за последние недели в этом доме я поняла, что ты не тот человек, за которого выходят замуж…
— Если
— Не только Жанну, вообще! Ты мужчина, созданный для женщин, но только для всех, а не для одной. Ты не можешь хранить верность…
— Я мог бы попытаться, Мими.
— Но таким верным, как Жюль, ты не станешь. Он не так умен, как ты. Но зато он больший романтик и идеалист.
— Малышка моя, ты не должна извиняться! Я уже давно ожидал этого. Вы оба французы. Вы любите свою страну, свою родину. А я — у меня пока ее нет. Поэтому я и хочу уехать. А вы хотите остаться здесь…
— И ты можешь простить меня?
— Здесь нечего прощать.
Она прильнула к нему.
— Ах, пожалуйста, пожалуйста, не будь таким милым, иначе я опять разревусь… Ах, как ужасно, что нельзя выйти замуж за двух мужчин!
Томас рассмеялся, потом подвигал головой. Неудобство создавала черная папка, лежавшая под подушкой. Томас преисполнился твердой решимости не выпускать ее больше из рук до самого отлета. То, что он намеревался, невозможно было сделать в Тулузе, для этого у него не хватало времени. А в Лиссабоне он уж позаботится о том, чтобы папка не причинила больше никому никакого вреда.
— Спасибо, дорогой, — услышал он сонный шепот Мими, — благодарю тебя.
— За что?
— Ах, за все…
Она жаждала отблагодарить его, должна была отблагодарить его еще и еще — это была неодолимая потребность. Она благодарила его за веселость и щедрость, за краткие мгновения счастья, мерцающие огни солидных отелей, за спальные купе, бары с тихой музыкой и дорогие рестораны с восхитительной едой.
И Мими снова и снова благодарила Томаса в эти туманные утренние часы, а дождь все барабанил и барабанил по брусчатке Рю де Бержэр. Так была поставлена точка в их отношениях, закончившихся, как и должны заканчиваться отношения всех влюбленных: любовью.
9
Томас Ливен не знал, что вермахт и абвер великогерманского рейха ищут его, словно иголку в стоге сена. Поэтому два дня спустя он искренне обрадовался, увидев эмигранта Вальтера Линднера, задыхающегося, с багровым лицом, который ворвался через ресторанный зал на кухню Жанны. Томас как раз варил луковый суп. Линднер рухнул на табурет, опрокинул банку с огурцами и прокричал:
— Моя жена, моя жена… Я нашел свою жену!
— Где? Как?
— Здесь, в Тулузе! — Линднер смеялся и плакал одновременно; судя по всему, это был хороший брак. — Захожу в маленькое кафе на Капитолийской площади, собираюсь подсесть к шахматистам из Брюнна — и вдруг женский голос за моей спиной произносит: «Извините, не знаете ли вы случайно господина Линднера?» И в следующий момент она кричит: «Вальтер!» И вот я уже держу ее в объятиях!
И Линднер на радостях пустился с Томасом в пляс, жертвой которого в конце концов пала салатница.
— А теперь вперед, в консульство! — кричал Линднер. — Теперь мы можем уезжать, господин Ливен. Ах, Боже,
«А я еще больше», — подумал Томас.
После этого будущие партнеры южноамериканского банка, который существовал еще только в проекте, бросились готовиться к поездке. К тому времени ни одно из граничивших с Францией государств не выдавало въездных виз. Самое большее, на что можно было рассчитывать, — на получение транзитной. Но и это лишь при наличии заокеанской въездной визы.
После того как Вальтер Линднер представил аргентинскому консулу в Марселе доказательство об открытом им счете в «Рио де ла Плата Банк» на миллион долларов, он немедленно получил визу для себя и жены. Линднер объявил, что хотел бы взять с собой в Буэнос-Айрес своего партнера мсье Жана Леблана. После чего поддельный паспорт мсье Жана Леблана, который тот получил в шпионской школе под Нанси из рук человека, именовавшего себя Юпитером, был украшен подлинной визой. 25 августа все трое получили португальскую транзитную визу. Ничто больше не препятствовало их отъезду. Дабы не упустить чего-нибудь из намеченного, Томас Ливен составил план. От его выполнения зависело очень многое, в том числе и сама жизнь. После телефонного разговора с майором Дебра календарь Томаса выглядел так:
«28 августа — отъезд Томаса Ливена и супругов Линднер в Марсель.
29 августа — отъезд майора Дебра поездом через Барселону и Мадрид в Лиссабон.
30 августа — вылет Томаса Ливена и супругов Линднер самолетом в Лиссабон.
10 сентября — отплытие Томаса Ливена и супругов Линднер на борту португальского пассажирского судна "Генерал Кармона" из Лиссабона в Буэнос-Айрес».
Майор Дебра и Томас Ливен условились встретиться для передачи злополучной черной папки в казино «Эсторил». Время — каждый вечер, начиная с 3 сентября от 22.00. Томас рассчитывал, что с 30 августа по 3 сентября у него будет достаточно возможностей внести некоторые коррективы в ее содержимое…
29 августа элегантно одетый молодой господин с располагающей улыбкой вошел в помещение частной американской чартерной компании «Рейнбоу эйрвейз» в Марселе. Приподняв шляпу, он приблизился к стойке регистрации и произнес на беглом французском:
— Доброе утро, мсье, моя фамилия Леблан. Я пришел забрать авиабилеты на рейс в Лиссабон для себя и супругов Линднер.
— Одну минутку, — служащий перелистал списки. — Да, есть. Вылет — завтра в 15.45, — и начал выписывать билеты.
У входа в бюро остановился мини-автобус. Из него вышли два пилота и стюардесса. Из их разговора Томас понял, что они только что приземлились, а завтра в 15.45 отправляются в Лиссабон. И тут его осенило.
Стюардесса не старше двадцати пяти лет занялась макияжем. Своей фигурой она напоминала гоночную яхту, глаза с чуть косым разрезом, высокие скулы, золотистый цвет кожи и великолепные каштановые волосы, мягкой волной спадавшие на красивый лоб. Вид холодный и одновременно робкий. Молодая лань… Томас эту породу знал. Знал абсолютно точно, кто перед ним. Если такая ледышка начнет таять, тогда только держись.
Томас Ливен еще целых тридцать секунд позволил себе посвятить теплым воспоминаниям о прощании с Мими, Симеоном, Жанной и всеми дамами с Рю де Бержэр. Все целовали его, даже полковник: