Пятый угол
Шрифт:
У Жанетт был ребенок. Крестьянская семья, где он воспитывался, выдвигала ей все более наглые требования. Томас излечил их от жадности.
Соне полагалось наследство, которое у нее зажимал некий жуликоватый адвокат. Томас переубедил его.
У Бебе был дружок, порядочный грубиян, постоянно обманывавший и избивавший ее. С помощью легкого намека на полицейские предписания, подкрепленного жестким приемом джиу-джитсу, Томас научил его вести себя подобающе.
Этого дружка звали Альфонсом. Позднее он еще доставит Томасу массу неприятностей…
Среди
Томас, очень понравился Вальтеру Линднеру. Когда последний узнал, что тот тоже был банкиром, он сказал ему:
— Приглашаю отправиться со мной в Южную Америку. Как только приедет моя жена, я двину туда. У меня там целое состояние. Станете моим партнером…
И он предъявил выписку из банковского счета «Рио де ла Плата Банк». Документ был свежим и подтверждал: на счету у Линднера депонировано более миллиона долларов. Это был миг, когда Томас Ливен вопреки всему пережитому вновь почувствовал прилив сил, обрел веру в человеческий разум и светлое будущее.
Ему хотелось только достойно завершить дело с черной папкой, насколько это было в его силах. Ни германский абвер, ни французская секретная служба не должны были добраться до досье. А уж потом — вон из этой вечно грызущейся, прогнившей старой Европы! Вперед, к новой жизни! Снова стать банкиром, солидным штатским человеком! Ах, как он истосковался по всему этому!
Этим желаниям так и не суждено было сбыться. Очень скоро Томасу придется, подавляя в себе угрызения совести, работать на французов против немцев. А затем снова на немцев против французов. И опять на французов. И против англичан. И на англичан. И на всех трех. И против всех трех. Безумие еще только набирало силу. Тот добрый человек, сидевший в Томасе Ливене, любивший мир и ненавидевший насилие, даже не подозревал, что его ждало впереди…
Миновал июнь, за ним июль. Вот уже два месяца они торчали в Тулузе. Однажды жарким утром Симеон, Жанна и Томас собрались на небольшой военный совет.
Симеон держался несколько возбужденно, и чуть позже Томас вспомнил об этом. Полковник втолковывал ему:
— Надо расширять радиус наших действий, друг мой. У мадам для вас есть новый адрес, — он склонился над картой местности. — Взгляните-ка, вот здесь, примерно в сто пятидесяти километрах северо-западнее Тулузы, в долине Дордонье неподалеку от Сарла.
— Там, на краю местечка Кастельно-Фейрак, находится небольшой замок, — пояснила нервно курящая Жанна, но, и на это обстоятельство Томас обратил внимание не сразу. — Называется Лэ Миланд. У тамошних жителей тоже есть ферма, масса свиней и коров, все…
Три часа спустя маленький «пежо» трясся по пыльным сельским дорогам, держа курс на северо-запад. Пейзаж на берегах Дордонье выглядел романтично. Столь же романтично смотрелся и замок Лэ Миланд с его белыми стенами XV столетия, двумя высокими и двумя небольшими сторожевыми башнями, господствовавшими над всей холмистой
Томас оставил машину перед открытым въездом в парк и несколько раз громко прокричал. Никто не ответил.
Он дошел до большой усыпанной гравием площадки. Гигантские старые дубовые ворота оказались приоткрыты. От них вверх вела широкая лестница. «Алло!» — снова прокричал Томас.
Вслед за этим он услышал резкий визгливый смех, заставивший его вздрогнуть, поскольку это был не человеческий смех.
В следующее мгновение через приоткрытую дверь мелкими прыжками, оглашая все вокруг воплями, вылетела маленькая коричневая обезьянка, скатилась по ступенькам вниз и взгромоздилась на Томаса Ливена. Прежде чем он успел прийти в себя от неожиданности, обезьянка уже устроилась на его левом плече и, беспрерывно поскуливая, осыпала его поцелуями. Раздался чей-то женский голос:
— Глу-Глу, Глу-Глу, где ты? Что ты там опять натворила?
Распахнулись дубовые ворота. В их створе показалась ослепительная темнокожая красавица. На ней были белые брюки и белая блузка навыпуск. На узких запястьях позвякивали золотые браслеты. Плотно приглаженные черные волосы разделялись посредине пробором.
У Томаса перехватило дыхание: он узнал эту женщину, он давно боготворил ее. У него не было слов. Томас был готов ко всему, но только не к тому, чтобы внезапно оказаться перед идолом всего мира, идеальным воплощением экзотической красоты, перед негритянской танцовщицей Жозефиной Беккер — и когда? — в сумасшедшее время, во Франции, разрушенной войной и капитуляцией.
Нежно улыбаясь, она сказала:
— Добрый день, мсье, извините за столь бурное приветствие. Похоже, вы понравились Глу-Глу.
— Мадам… Вы… Вы здесь живете?
— Да, снимаю эту виллу. Чем могу быть полезной?
— Меня зовут Жан Леблан. Я полагал, что еду сюда за продуктами… Но, увидев вас, мадам, совершенно забыл об этом, — произнес Томас. Потом он с обезьянкой на плече поднялся по ступенькам и, склонившись в глубоком поклоне, поцеловал руку Жозефины Беккер.
— И вообще совершенно неважно, почему я приехал. Я счастлив стоять перед вами, одной из величайших представительниц искусства нашего времени.
— Вы очень любезны, мсье Леблан.
— У меня есть все ваши пластинки. Целых три «J'ai deux amours»! [4] Я видел столько ваших ревю…
С огромным почтением Томас смотрел на «черную Венеру». Он знал, что она родилась в американском городе Сан-Луис и была дочерью испанского коммерсанта и негритянки. Знал, что свою сказочную карьеру она начинала, будучи бедной как церковная мышь. Жозефина Беккер мгновенно завоевала Париж, и с этого началась ее мировая слава. Она приводила публику в неистовство, исполняя зажигательные танцы, при этом из всей одежды на ней был лишь венок из бананов.
4
«У меня две любви». — Примеч. пер.