Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между
Шрифт:
– Не очень-то привлекательно. Твой мужчина тоже так выглядит?
Патриция рассмеялась.
– Я свободная. Специально. Я очень стараюсь не связываться и не влюбляться. Не могла бы я подставить кого-нибудь, кто был бы для меня не безразличен к чему-нибудь подобному. А если бы сделала так, как хотят бабы, и с холодным сердцем выбрала бы себе жертву, а потом вынуждена была бы жить рядом с подобным зомби, чувствовала бы себя сволочью. Так что сижу тихонько, в сторонке и не лезу старухам на глаза. У них свои жертвы. Моя двоюродная сестрица Анастасия. Черная овца, нимфоманка и любительница тусовок, непокорная и бунтарка на все сто. Делает, что хочет, и вообще не обращает на них внимания, чем доводит их до белого каления. Или моя кузина Мелания. Тоже бунтарка. Кстати говоря, та еще штучка. В тихом омуте… Впрочем, большую часть времени они грызутся между собой. И как оно: очутиться один на один с ведьмой, пан Харон?
– Ты часто рассказываешь обо всем этом кому-нибудь?
– А ты о своих путешествиях?
– Никогда.
– Я тоже, нет. Ты первый не являющийся членом моего семейства, которому я рассказала так много. Даже не понимаю, что случилось. Вообще-то мне следовало бы тебя убить.
Она салютовала мне рюмкой. Похоже, спиртное начало на нее действовать. И кто знает, что способна натворить пьяная колдунья?
Сам я чувствовал себя дурацки: я переступил некую границу. Возможно, слишком быстро и зашел далековато, но чувствовал, что нас нечто притягивает. Со страшной, первобытной силой, над которой ни у одного из нас нет контроля. Мы были вроде двух магнитных полюсов. Казалось, что и воздух между нами делается плотнее и ходит волнами, и мы, либо рухнем один в другого, либо между нашими телами выстрелит разряд. А может, слишком долго я был в одиночестве. А может, просто-напросто, повстречались два психа.
А может, все это только сливовица.
Я как-то не привык вести себя столь бессмысленно и спонтанно. Это не я. Но я был доволен тем, что сохранил для себя большую часть наиболее важных подробностей. Я оставил себе рассказы относительно того, что прячется за противопожарными, притворяющимися стенкой дверями в моем подвале. Не вспоминал я и том, как перейти, как делать наливку, и чему конкретно обучил меня Сергей Черный Волк. У всего имеются свои границы.
Ну а помимо того, когда плотину уже прорвало, ее таки прорвало. Мы долго разговаривали, а еще дольше молчали, глядя друг на друга жадными глазами. Все время меня пробивало паскудное впечатление, что сказал слишком многое, но в то же самое время никогда не испытанное за всю жизнь облегчение. Она, похоже, тоже. Мы рассказывали один другому, как оно быть тщепенцем в мире который временно направлялся во все более глупую сторону. О том, как все сильнее раздражает нас коллективная ментальность, о невыносимом лицемерии различного рода корректностей, о постоянном давлении, чтобы есть, делать, говорить и мыслить именно то же самое, что и все. С точки зрения ненормальных – это самое докучливое, и уже по определению не с кем об этом поговорить.
А еще о демонах. О предчувствиях чьей-то смерти. О лицах, кучкующихся в углах комнаты будто грибы. О морозных следах ладоней на оконном стекле. О стуках снизу. О часах, идущих в обратную сторону.
Хорошо. Возможно, у каждого имеется потребность найти кого-нибудь, с кем можно хотя бы раз в жизни быть откровенным, однако, под всем этим ошеломлением я четко чувствовал, что если она говорит правду, то я совсем не обязательно должен ей верить. Что мог я знать, что она затевает где-то в уголке? А вдруг бы обнаружил восковую куколку, закутанную в мой носовой платок? Возможно, я еще задумывался над тем, а не своровала ли она мою эрекцию и не закопала под корнями яблони? Ладно, не она, а таинственный синод ее теток?
Или же она все лгала и была еще более стукнутой, чем я. Или, что еще хуже, говорила правду, и тогда следовало бы держаться как можно дальше от этого скорпионьего гнезда. Я недостаточно хорошо знаю про средневековую церемониальную магию, там, вроде как, дело заключалось в том, чтобы привлекать различных подозрительных существ из загробного мира и в попытке заставить их действовать в пользу мага. Для меня это было похоже на то, как стая павианов играется ящиком запалов. Только идиот занимался бы чем-то подобным. Это все равно что попытки шантажировать мафию.
Как-то все сходилось: и смерть Михала, и мертвый другой монах, и таинственное Братство Шипов. Но еще и то, что я отхожу в сторону и становлюсь обычным человеком.
Патриция меня высмеяла.
– Ты – мутант. Не можешь – просто успокойся. Это талант, дар. Ну хорошо, отступишь, и что? До конца жизни будешь пытаться разводить огурцы и каждую ночь видеть во сне приятеля, висящего на терновом кресте? Почему ты до сих пор не женат?
– Ты не представляешь, какое это бремя. Я вижу демонов, перевожу мертвых на другую сторону, а утром мне нужно вести ребенка в садик? Я пытался несколько раз, и всегда это заканчивалось катастрофой. Уж слишком я странный. Меня или боялись, или пытались воспитывать, или вообще убегали…
– Вот видишь. Всегда так и будет. Впрочем, пока не разберешься с этим делом – не успокоишься.
– И что я должен сделать? Этот чертов Плакальщик со мной чуть не покончил. Единственные, кто хоть что-то мог знать, уже мертвы и находятся по той стороне.
– Ну а тот монастырь? Тот самый, в котором скончался старый миссионер, и в котором все началось? Ответ находится там.
– Михал вел там следствие. И тот молодой, Альберт, с ним. И ничего не обнаружили.
– Так ведь они искали по этой стороне. А не в том твоем мире Между.
Патриция прикусила губу.
– Это, похоже, означает, что я тебе верю. Мне хотелось убедиться, не сумасшедшая ли я. А теперь уже не могу сказать наверняка.
– Потому что не следовало спрашивать мнения психа.
Она допила сливовицу, поглядела на пустую рюмку, на двери и едва заметно вздохнула.
Я знал, что она сейчас скажет.
– Ты предпочитаешь желтую или зеленую? – спросил я.
– Что?
– Совершенно новенькую зубную щетку. Желтую или зеленую?
– Но я…
– Я постелю тебе на диване, здесь в гостиной. Так желтая или зеленая?
– Зеленая… Но Кристина…
– Да в жопу Кристину! Она звонила? Нет! Выходит, что не вернулась. Или будешь спать на вокзале?
Я ничего не пробовал, поскольку то, что вибрировало между нами, было слишком уж мощным. Неестественным. Я боялся, что из этого может возникнуть. Она и сама тоже возбуждала опасения. Слишком сильно, слишком быстро, слишком много. И слишком странно.
Я уже стар. Вот не привык я прыгать, сломя голову, прямо в темноту, не зная, а имеется ли в бассейне вода.
Я постелил ей на раскладном диване, слегка приоткрыл окно.
Ведьма у меня в доме. Только этого не хватало. Завтра она уйдет и перестанет вносить замешательство. Возможно, так оно будет лучше.
Патриция присела на расстеленном диване, глядя на меня из-под челки, и мне снова показалось, будто бы ее глаза фосфоресцируют. Я забрал табак, папиросную бумагу, зажигалку, сказал "спокойной ночи" и пошел на кухню, осторожно прикрывая дверь.
Она позвала меня. Тихонько и как будто неуверенно.