Пылай, огонь (Сборник)
Шрифт:
Скоро они завершили беседу. Из тою, что хирург сообщил ему, и после сравнения пули с пистолетом сэра Артура Дрейтона, Чевиот был точно уверен в одном.
Флора была совершенно невиновна. И в случае необходимости это можно было убедительно, доказать. Пуля, попавшая в сердце жертвы, хотя и небольшая по размерам, все же была слишком крупной, чтобы проскользнуть в пистолетное дуло. Пороховые пятна были смыты с нее кровью; поскольку она не попала в кость, то не сплющилась, и тусклый свинцовый шарик свободно катался по столу.
Правда, это новое доказательство лишь усложнило
Чевиот был вне себя. Он по-прежнему злился, когда, сев за стол, тщательно стал составлять рапорт, который, после трех часов напряженной работы, занял девять плотно исписанных листов. Швейцар, которого с трудом удалось уговорить, взялся доставить его в Скотланд-Ярд, чтобы он утром же оказался в руках мистера Мейна и полковника Роуэна.
— Что-то тут не так, — бормотал он про себя, исписывая листы. — Здесь, в рапорте, все ясно как божий день. Но я ничего не понимаю.
Главное, что Флора была невиновна.
В таком состоянии духа, решив, наконец, что все расставил по местам, он покинул дом леди Корк, подставив лицо свежему ветерку.
Но угрызения совести по-прежнему терзали его, и он не мог успокоиться. В первый раз в жизни он кое-что утаил в рапорте, или, по крайней мере, исказил истину. Он почти ничего не упомянул о Флоре, назвав ее лишь как свидетельницу и процитировав лишь часть ее рассказа, которая показалась ему существенной. О пистолете, который ныне лежал у него в боковом кармане, он даже не упомянул; во всяком случае, кто бы ни стрелял из него, никто не был убит выстрелом из этого оружия,. Он просто уточнил, что оружие найти ему не удалось.
Как бы там ни было, рапорт пошел по назначению, и ничего изменить в нем не удастся.
Чевиот покрылся холодным потом — и не из-за свежего утреннего ветерка, — когда он подумал, что могло бы случиться с ним, если бы кто-то увидел, как он поднимает оружие и прячет его под лампой. К счастью, сказал он себе, никто этого не видел.
«Хоть немного отвлекись от своих мыслей! Смотри, куда ты идешь!»
Часы показывали четверть восьмого утра, и на Нью-Берлинггон-стрит еще горели уличные фонари. Из дымовых труб поднимались к низкому серому небу дымки, медленно оседая копотью на грязную мостовую. Но дома красного кирпича или белого камня выглядели аккуратными и чистыми. На парадных дверях почти каждого из домов красовалась начищенная медная пластинка с именем ее обитателя.
«Я совсем забыл, — подумал он, — что мы, конечно, в Уитли. А чтобы разобраться в топографии, нужна куча карт. И к тому же...»
Да. Когда он повернул направо по Нью-Берлингтон-стрит, оставив за спиной то, что называлось Сэвиль-стрит, и снова двинулся направо по Клиффорд-стрит, он увидел уличный указатель, который привел его к очередной медной табличке с именем коронера на ней.
Впереди простирался такой же ряд уличных светильников. Если он в самом деле занимает комнаты в Олбани, как упоминал полковник Роуэн, перед ним лежит самый короткий путь домой. Бурное оживление на Бонд-стрит
Большинство витрин освещалось желтыми газовыми светильниками. Чевиот миновал несколько дворников, пытавшихся густыми метлами разогнать грязь. В глаза ему бросился красный мундир почтальона. То и дело попадались бледные скорбные лица бедняков, у которых не было работы и которые не знали, чем себя занять. Они брели мимо него или стояли, тупо уставясь в витрины, заполненные китайскими тканями, золотыми украшениями и высокими шелковыми тюрбанами, — сообщения на французском языке называли их последним криком моды.
Спустившись по Бонд-стрит и Пикадилли, Чевиот прошел мимо огней гостиницы. Стеклянная дверь, на которой было написано: «Кофейня», напомнила ему о терзавшем его голоде.
Пока он медлил, владелец соседнего с гостиницей магазина — четкие буквы на вывеске гласили, что тут продается оружие и выполняются слесарные работы, — открывал свое заведение. Оружейник, человек в годах, с совершенно седой головой, подозрительно взглянул на него.
Чевиот торопливо отворил дверь кофейни.
Внутри его встретил густой ковер, рад ниш с дубовыми стенками, или, точнее, кабинок с деревянными столами, вытянувшимися вдоль стены. В настенном зеркале, укрепленном в дальнем конце кофейни, он увидел свое собственное отражение.
В зеркале над камином, висящем на стенке слева, краем глаза он заметил двух джентльменов, завтракавших в нише напротив и горячо спорящих о чем-то приглушенными голосами.
Оба они не снимали шляп за едой, и Чевиот поступил точно так же, когда, забравшись в кабинку радом с дверями, расположился там.
На столе лежала смятая и в пятнах газета. Рядом валялось несколько монеток, оставленных на чай, и стоял стаканчик с зубочистками. Развернув газету, он присмотрелся к дате.
Сегодня было 30 октября 1829 года.
Светильник в медном кольце бросал желтовато-голубые отсветы. В кофейне стояла тишина, если не считать тихого напряженного разговора двух мужчин в нише поодаль.
Один из них отчетливо сказал:
— Бросайте это гнилое местечко, сэр! Нужны реформы, сэр! Голоса всех домовладельцев в соответствии с единым планом.
— Только без вигов, сэр! — ответил второй. — С вашего разрешения, пусть нас виги оставят в покое!
Чевиоту отчаянно хотелось расспросить Флору. Но если даже не учитывать, что он не знает толком, где она живет, Флора может разгневаться или понять неправильно, если увидит его у себя дома в восемь утра.
Он был почему-то уверен, что Флора, пусть даже сама не понимая этого, знает тайну, как и почему он оказался в прошлом столетии.
Даже при этих шуточках, которые с ним откололо время, должны быть ответы на вопросы «как» и «почему». Он не мог просто так взять и провалиться в какую-то дыру, чтобы появиться в этом времени, Его предки были сквайрами в восточной части страны, в течение восьми или девяти поколений никто из них не жил в Лондоне.
Похоже, что все знали и принимали его. Леди Корк неизменно обращалась к нему как к «сыну Джорджа Чевиота». Но имя его отца было...