Пылающие скалы
Шрифт:
— Кто? — без всяких околичностей спросил Гончарук.
— Башмачникова Нелли Антоновна. Тоже кандидат наук, участвовала в морских экспедициях, притом наш кадр, институтский, не откуда-то со стороны. Ты обмозгуй, Гера. Только не затягивай слишком. Я, говоря по чести, не любитель форс-мажорных ситуаций.
— Я тоже. Но ведь она, по-моему, чистый биолог?
— Подумаешь, какая важность! Подучится.
— С высокого-то кресла всё лёгким кажется, — вздохнул Герман Кондратьевич, записав фамилию на отдельном листке. — Геологическим исследованиям Руновой в программе отводится ведущая роль, — отчеканил он с металлом в голосе. — За них с меня спросят в первую голову… Кого получше нет у тебя, Владимир Фёдорович?
— Я, Герман Кондратьевич, рекомендации не с бухты-барахты даю, с полной ответственностью.
— И всё же?
— Поразмыслю на досуге, — нехотя пообещал Слепцов, — но и ты озаботься. Лады?
— Ну, лады в таком разе.
— Так я вызову тебя в понедельник?
— Больно торопишь, Владимир Фёдорович. Так нельзя.
— Не я, дорогой товарищ, время нас торопит.
— Что-что, а уж это на собственной шкуре ощущаю. Значит, всё ясно, будем думать, — закончил разговор Гончарук в полной уверенности, что ни при каких обстоятельствах не возьмёт Башмачникову. Поколдовав над исчерканным списком, он заменил жирный минус на крохотный вопросительный знак.
Потом дали Ленинград.
К телефону подошёл членкор Андреев, заслуженный полярник, у которого Гончарук начинал ассистентом.
— Как же, хорошо помню, — ответил он с чопорной вежливостью на выспреннее приветствие. — Даже слежу порой за вашими маршрутами по карте… Чем могу служить?
— Выручайте, Борис Львович! — взмолился Герман Кондратьевич. — Срочно нужен дельный альголог, причём с геологическим уклоном. Не присоветуете по старой памяти?
— В экспедицию?
— Да, причём маршрут очень интересный и исключительно перспективный.
— Когда?
— Скоро, Борис Львович, в том и беда.
— Чего же вы только теперь спохватились?
— Так уж вышло… Заболел наш самый надёжный товарищ.
— Боюсь, что ничего не получится, у всех, понимаете, свои планы. Да и подразъехался народ по белу свету! Нет, такие вопросы нужно решать загодя.
В райцентр удалось пробиться только под вечер.
— Как там наша больная, доктор? — проникновенно понизив голос, осведомился Гончарук.
— Состояние удовлетворительное, но чувствует она себя ещё очень плохо.
— А печень?
— Думаете, за один день что-то может измениться?
— Почему за один? Но вообще-то я вас понимаю, доктор. Я и сам биолог. Клетки медленно восстанавливают свою функцию. Вся беда в этом.
— Не только, но в основном верно.
— Ускорить процесс, так сказать, поддержать деятельность ничем нельзя?
— Думаем в этом направлении. На будущей неделе приедет наш консультант из Владивостока.
— Спасибо вам, доктор. Так я ещё позвоню?
— Сделайте одолжение.
Герман Кондратьевич пощипал в задумчивости подбородок. Угробив почти целый день, он так и не продвинулся ни на одном из направлений, а кое в чём даже осложнил себе жизнь. Если экспедиция уйдёт без альголога, Башмачникову ему не простят. Он принял душ, не спеша побрился перед зеркалом во всю стену, переменил сорочку. Успев перебрать в уме десятки разнообразных комбинаций, позвонил на квартиру Иосифу Гавриловичу Шехману.
Старик заведовал лабораторией алкалоидов в институте физиологически активных веществ и, как никто, разбирался в индо-тибетской медицине. Он написал лучшую в мировой научной литературе монографию о трепанге и был одним из тех, кто внедрил в медицинскую практику заменитель чудесного корня жизни — элеутерококк. Не боясь подорвать свой действительно высокий авторитет, он охотно пользовал от разных болезней как своих друзей и знакомых, так и знакомых своих друзей.
Поворчав по обыкновению, Иосиф Гаврилович от консультации по телефону уклонился и велел приезжать. Гончарук беспрекословно подчинился.
Шехман жил в старом доме среди старых вещей, переживших не одно поколение хозяев. Вместо обычных комнатных растений он выращивал в цветочных горшках актинидию, лимонник, имбирь, тангутский ревень и даже индийский тамаринд. На стеллажах от пола до потолка вперемешку с книгами стояли у него всевозможные флакончики, баночки со снадобьями. Колдовские эликсиры в тёмных бутылках он хранил в тумбочке, на которой стоял древний граммофон с трубой в виде цветка колокольчика. В редкие минуты досуга старый профессор прослушивал на нём хрипящие пластинки с религиозной музыкой или заунывными японскими песнями, которые очень любил, хоть и не знал языка. Телевизора он не держал.
От сложенных на антресолях полотняных мешочков с сушёными травами вся его тёмная, заставленная громоздкой мебелью квартира напиталась стойким аптечным запахом. Шехман и сам занимался составлением мудрёных гомеопатических рецептов, а если верить злым языкам, то даже ятрохимией note 4 в парацельсовском варианте.
Но это нисколько не вредило ему во мнении академического света. Получив лет двадцать назад дипломы доктора и профессора, он понял, что достиг своего потолка, и, перестав заботиться о карьере, жил в своё удовольствие. В городе он был необыкновенно популярен, власти ласкали его, местные средства массовой информации ловили каждое его слово. Даже удачливый ловкач и бонвиван Муржинский, добившийся правдами и неправдами звания члена-корреспондента, завидовал такой славе. Воистину свободен лишь тот, кто не боится ничего потерять.
Note4
Медицинская химия позднего средневековья.
Старик не боялся и, как бы бравируя этим, резал правду-матку, невзирая на лица. Даже в тех нередких, к сожалению, случаях, когда в этом не было особой необходимости. В нём причудливо сочетались крайне противоположные душевные качества.
Он был добр и одновременно мстителен, вспыльчив и терпелив, чувство юмора уживалось у него с постоянным брюзжанием.
— Не накатались ещё по заграницам? — буркнул он, пропуская Гончарука в узкий лаз между двумя шифоньерами. — Или уже во? — отмерил по горло рукой.
— Мы редко заходим в порты, — объяснил Герман Кондратьевич, устраиваясь на кожаном стуле. — А море — оно море и есть. Какая уж тут заграница?
— Но море это прекрасно!
— Да, если бы в нём не было столько воды… Помогите, Иосиф Гаврилович, — Гончарук, по обыкновению, перешёл прямо к делу. — Хорошего человека вытащить надо.
— Из тюрьмы или с того света? — со свойственным ему злоязычием поинтересовался Шехман, ехидно взвизгнув. — И то и другое не по моей части. — Он рассыпался сатанинским прокуренным смешком.