Пзхфчщ!
Шрифт:
— А чё в центре забыл? — спросил водитель.
— К следователям еду в прокуратуру.
— Зачем это?
— Убью их, — пожал плечами Просвирин.
— Это правильно, — кивнул водитель. — Нынче разве следователи? Вот раньше лампой в глаза, мордой об стол — сразу сознаешься. Сколько врагов народа поймали, вредителей всяких обезвредили… А теперь возятся, возятся, одного маньяка и то поймать не могут.
В прокуратуре было тихо, но Мартынкин и капитан оба были в кабинете. Причем одни, без лишнего народа. Просвирина это совершенно не удивило. Мир шел ему навстречу, потакая всем его желаниям. Да и могло ли быть иначе, если внутри было такое спокойствие и счастье.
— Просвирин? — удивился
— Кому зверь, а кому — ловец, — многозначительно ответил Просвирин, улыбаясь во весь рот.
— А я только час назад ордер на твой арест выписал. Хорошо, что сам пришел. Чистосердечное признание смягча…
Договорить он не успел, потому что Просвирин достал пистолет и выстрелил Мартынкину в грудь. Тот всплеснул руками, словно изумляясь такой несдержанности Просвирина, и рухнул со стула, успев пробормотать совершенно неуместное: «Ну, спасибо…»
Капитан стал белым как полотно и полез в ящик за пистолетом, но, увидев направленное дуло, замер. После чего стал громко стучать зубами.
— Федулов сидит? — спросил Просвирин, не переставая улыбаться.
— Сидит, — кивнул капитан, сглотнув комок.
— Нехорошо… Заключение экспертизы для Федулова на месте?
— Да, — выдавил капитан и нащупал рукой листок.
Просвирин взял листок, просмотрел его. Все верно. Это была судебная экспертиза, подтверждающая невиновность Федулова. Просвирин поднял пистолет и нажал курок. Вместо выстрела раздался щелчок. В наступившей тишине стал отчетливо слышен стук зубов капитана.
— Странно, — удивился Просвирин, заглянув в дуло. Затем также спокойно достал из-за пояса второй пистолет, поднял его и выстрелил капитану в грудь. Капитан дернулся и обмяк. Просвирин пропустил через себя очередную волну счастья и умиротворения. Затем прислушался. В коридоре послышался топот чьих-то ног. Выстрелы не могли остаться незамеченными.
Дверь распахнулась, и в комнату влетел взмыленный дежурный. Быстро оценив обстановку (два трупа и пистолет у Просвирина), поднял руки вверх и застыл.
— Федулов в КПЗ? — спросил Алексей.
— Кто? A-а… Да.
Просвирин протянул листок дежурному.
— Вот экспертиза медэксперта о том, что он невиновен. Ты возьми, возьми.
Дежурный опустил правую руку и взял листок.
— Кому надо отдашь. А я пошел.
Просвирин прошел мимо замершего дежурного и двинулся в сторону выхода. Больше его никто не видел.
С той поры утекло немало воды, но слух о фадеевском маньяке до сих пор жив. Одни говорят, что Просвирин застрелился (вроде как совесть заела), другие — что его поймали и расстреляли по-тихому (смертной казни-то нет). Но большинство по сию пору склоняется к тому, что Просвирин жив и здравствует. И более того, если выйти в полночь на дорогу, ведущую из Фадеевска к облцентру, то можно встретить его, с пистолетом в руке и легкой спортивной сумкой за плечами. Но проверить этот слух никто не решался, ибо самые впечатлительные уверяли, что это будет последняя встреча в вашей жизни — мол, патронами он по самое горло затоварился, на всех хватит. Хотя кое-кто возражал: Просвирин просто так убивать не будет, а только если вы ему будете хамить. А еще нежелательно встречаться с ним, если вы — мент, охранник или просто человек крупного телосложения. Этих он особенно недолюбливает. Зато если вы захотите с ним о литературе или об искусстве поговорить, то он вас и пальцем не тронет. Но поскольку знатоков искусства в Фадеевске отродясь не было, то и этот слух остался непроверенным.
Местная прокуратура церемониться с пропавшим не стала. Повесила на него и разложившийся труп в речке, и грибника в лесополосе, и даже проворовавшегося бухгалтера из стройфирмы, который повесился аккурат перед госревизией. Зачем Просвирину надо было убивать бухгалтера, да еще класть ему в карман записку «Меня подставили, а я не виноват», было не очень ясно, но наверху в такие тонкости вдаваться не стали, а просто объявили Просвирина в розыск и все. В розыск был объявлен и молодой работник компьютерной фирмы, пропавший сразу после злополучного сеанса гипноза.
Тут, правда, мнения разошлись. Кто-то утверждал, что его убил Просвирин, но некоторые считали, что он, наоборот, подружился с Просвириным и теперь на пару с ним убивает людей.
Время шло, а слухи не только не утихали, а обрастали нее новыми подробностями, и постепенно «фадеевский маньяк» стал притчей во языцах и главным событием в истории города Фадеевска. Конкурировать с его значимостью мог бы разве что факт основания Фадеевска, но вот только никто не знал, ни когда он был основан, ни кем, ни зачем.
А гипнотизера того злосчастного, говорят, где-то видели, но только фадеевцам это было до лампочки, ибо к гипнотизеру они не испытывали никаких отрицательных эмоций — даже были благодарны ему за то, что он открыл им истинное лицо учителя музыки. Лучше поздно, чем никогда.
В любом случае слух о Просвирине и гипнотическом сеансе разнесся далеко за пределы области и потому народ стал бдительнее и строже. Это стало ясно, когда год спустя после тех трагических событий в небольшой городок Севрюжек тоже приехал какой-то гипнотизер. И надо ж было такому случиться, что у него на сеансе какой-то инженер обмолвился, что любит детей. Наслышанные о кровавой фадеевской бойне, севрюжцы дожидаться подобного развития не пожелали и потому в целях недопущения педофилии и массовых изнасилований подстерегли инженера сразу после сеанса в темном переулке и забили насмерть. Так, на всякий случай.
ВАСЕНЬКА
Мир был огромным. Таким огромным, что приходилось постоянно крутить головой, чтобы охватить взглядом всю его бесконечность. Странно, но взрослые почему-то не вертели головой. Наверное, все дело в возрасте, думал Васька. Когда он вырастет, он тоже не будет вертеть головой.
Еще мир был шумный. Каждый предмет в нем имел свой неповторимый голос. Настенные часы тикали. Вода журчала. Пол скрипел. А вот у Васьки голоса почему-то не было. Он открывал рот, когда хотел что-то сказать, но выходило какое-то мычание. Странно. Остальные люди говорили. И говорили много и громко. Как, например, папа с мамой — особенно по вечерам, когда оставались наедине в спальне. Но может быть, думал Васька, это из-за роста. Он немного подрастет и тоже будет говорить.
А еще мир был красивый. Очень. Пестрые обои на стенах его детской комнаты. Коричневые разводы на потолке от протекшей трубы. Яркий солнечный свет, заливавший комнату по утрам. Мертвая зеленая муха, лежащая с самой зимы между двойной оконной рамой. Дверь с матовым рифленым стеклом. Шершавые книжные полки из прессованных опилок. Маленький черный телевизор в углу и желтый паркет, стертый в некоторых местах до белизны. Все было прекрасным. Завораживающим. Совершенным. Даже его любимые игрушки: клоун с оторванной ногой, пластмассовый конструктор и еще вот эта картонная маска Бабы-яги с белой резинкой. Ее как-то принес на Новый год дядя Боря и случайно забыл. Васька сразу же нацепил маску на голову. И мгновенно почувствовал себя увереннее и защищеннее. Как будто надел шапку-невидимку. Иногда, правда, маска сползала, и прорези для глаз уезжали куда-то вниз. Тогда становилось темно. Приходилось поправлять резинку. Но Ваську это не смущало. Иногда мама ругалась и пыталась снять с него маску. Тогда Васька начинал плакать, и мама сдавалась. Дядю Борю Васька любил. От него всегда приятно пахло крепким табаком. Такой запах не выветривается и не выстирывается. Он въедается в одежду и плоть курильщика. И даже от этой маски, которую дядя Боря проносил на своей голове от силы час, до сих пор пахло сигаретами. Нет, от папы тоже пахло сигаретами, но гораздо слабее. И потом, у папы все перебивал запах одеколона.