Пзхфчщ!

Бенигсен Всеволод

Но самое главное, мир был недоступный и потому особенно привлекательный. Нет, была детская комната. Игрушки. Полки с детскими книжками. А за пределами детской — длинный коридор, прихожая и кухня. И еще спальня родителей, правда, почему-то всегда запертая на ключ. В этом мире Васька знал каждую трещину и половицу. Но был еще другой, внешний мир. За оконным стеклом. И он был недоступен. Заперт, как спальня родителей. Как будто не желал впускать в себя Ваську. Это Ваську смущало. Когда папа с мамой уходили, он забирался на подоконник и, прижавшись к стеклу, молча смотрел в окно. Взгляд у него был напряженный и удивленный одновременно. Там, во дворе, он видел детей, некоторые из которых были даже, кажется, младше его. Значит, дело не в возрасте, думал

Васька. Значит, у него просто пока нет права быть там. Может быть, это право надо как-то заслужить, но как? Этого Васька не знал. Впрочем, на свете было еще столько всего, чего он не знал. Он не знал, например, почему каждую ночь родители так громко кричат и ругаются. И почему в конце мама всегда плачет, а папа ее утешает. Васька не понимал, зачем папа обижает маму, если в конце все равно будет ее утешать. И почему мама спорит с папой, если в конце все равно будет плакать. Может, это какая-то игра? Еще Васька не понимал, почему вечером все окна в их квартире плотно занавешиваются. Мама очень тщательно следила за этим ритуалом. Может быть, по вечерам во дворе что-то происходит. То, что не происходит днем. Васька как-то попытался отодвинуть штору, но она была из такой плотной ткани и так крепко к чему-то привязана, что у него ничего не вышло. Еще Васька не понимал, что такое школа. Он часто слышал, как родители произносят это слово, но оно почему-то всегда сопровождалось либо волнением, либо раздражением. «Ему же скоро в школу», — говорил папа и с легким стоном ерошил волосы. «Я знаю», — отвечала мама и вздыхала. Наверное, это что-то страшное, думал Васька. Он не хотел в школу.

А еще Ваське очень хотелось знать, куда деваются летящие на свет электрической лампочки мотыльки, когда лампочку выключают. Мама как-то рассказала Ваське, что мотыльков притягивает свет, но она не объяснила, что они делают, когда наступает темнота. Ведь им тогда больше некуда лететь.

Было яркое летнее утро. В лучах солнца, заливавшего своим теплым лимонным светом детскую комнату, плавали частицы пыли. Васька, как обычно, сидел на подоконнике и смотрел в окно.

— Васенька, я в магазин, — раздался за спиной мамин голос. — Скоро вернусь. Слышишь?

Васька обернулся, соскочил на пол и побежал к маме. Та, присев на корточки, поймала его в свои объятия.

— Оп-па! — засмеялась Вика. — Кого я поймала? Кого я поймала?

Она принялась щекотать Ваську, и тот, извиваясь всем телом, стал вырываться, урча от удовольствия. Наконец, она разжала руки.

Вырвавшись из объятий, Васька быстро подбежал к кровати и достал из-под подушки любимую маску Бабы-яги. Быстро натянул ее на голову и стал наступать на маму, мыча что-то грозное.

— Так! — деланно насторожилась Вика. — А это кто? Это не Васенька?

Васька замотал головой.

— Точно не Васенька?

Он снова замотал головой, но уже смеясь из-под маски.

— А я знаю, кто это.

Вика протянула руку к маске, чтобы ее снять. Но Васька тут же отпрянул, испуганно прижав ладошками маску к лицу. Вика встала с корточек и сделала серьезное лицо.

— Ну, ладно. Но чтоб когда я вернулась, я увидела своего сына Васю, а не вот это. Ясно? И хватит бегать и носках, надень тапочки, сколько раз просить?

Васька смотрел на маму, не шевелясь. В прорезях для глаз шуршали ресницы. Они были у него большие. Как у папы.

Вика развернулась и вышла в прихожую. Надела босоножки. Взяла связку ключей. Потом вспомнила что-то. Прошла на кухню и проверила балконную дверь — заперта. По дороге проверила спальню. Тоже заперта. Наконец, вышла из квартиры, щелкнув замком.

Васька постоял какое-то время, прислушиваясь к удаляющимся маминым шагам на лестничной клетке. Затем сунул маску под подушку и вернулся к окну. Вскарабкался на табуретку, с нее — на подоконник и, наконец, затаив дыхание, прижался к стеклу.

Внизу, перед домом была детская площадка: большой покосившийся гриб-мухомор, две пары скрипучих качелей, несколько лавочек темно-бардового

цвета с облупившейся краской и песочница с грязным серым песком. Изо дня в день Васька наблюдал за тем, что происходит но дворе, и, хотя картина эта не менялась, он каждый раз находил что-то интересное. Сегодня в песочнице спал бездомный пес. Огромный лохматый пес. Он лежал на боку, вытянув лапы и зарывшись мордой в нагретый солнечными лучами песок. Всем своим безмятежным видом он показывал, что именно он является подлинным хозяином песочницы. И именно для него она была построена. Около песочницы стоял малыш лет четырех. На голове у него была белая панамка. В руках он держал пластмассовый совок и маленькое ведерко. Он печально смотрел на собаку, видимо, размышляя, имеет ли он право тоже зайти в песочницу. А может, просто ждал, пока пес уйдет. Или и то и другое. Но пес продолжал лежать.

Неподалеку на скамейке сидела молоденькая женщина, мама малыша. Она оживленно болтала по мобильному телефону, держа на коленях раскрытую книжку.

Ближе к дороге, что пролегала за площадкой, мальчишки лет двенадцати играли в футбол. Воротами у них служили поставленные вертикально кирпичи. Они гоняли мяч, вопя при этом истошными голосами «пасуй!», «бей!», «гол!». Среди них выделялся один, высокий и белобрысый. Он давал указания своей команде и спорил, если его что-то не устраивало. При этом он яростно сипел сорванным от бесконечного крика голосом и размахивал руками.

Васька наблюдал за ним, затаив дыхание и с восхищением. Этот белобрысый поражал его своей энергией. Наверняка он был самым главным в компании. Васька хотел бы с ним познакомиться, а может, и подружиться.

Вскоре мальчишки так увлеклись игрой, что переместились к дому почти вплотную и почти исчезли из Васькиного поля зрения. Васька привстал и вытянул шею. Потом залез на подоконник с ногами и прижался лицом к стеклу Скосил глаза вниз. Нет, не видно. Он попытался открыть окно. Потянулся и несколько раз дернул оконную ручку, но стекло только вздрогнуло под напором слабых детских мышц. Не открывается. Васька догадался, что дело в замазанных белой краской шпингалетах. Но их не то что повернуть, их и ухватить-то было невозможно.

Он оставил окно в покое и вернулся к своей обычной позиции. Малыш в белой панамке по-прежнему стоял у песочницы и пристально смотрел на развалившуюся собаку, словно гипнотизировал ее взглядом. Потом ему, видимо, надоело ждать, и он решил пойти ва-банк. Он осторожно наступил одной ногой на деревянный бортик песочницы. Молоденькая мама малыша заметила этот шаг и на секунду отстранила телефон от уха.

— Ебать-копать, Денис! Отойди от песочницы!

Денис испуганно обернулся на мамин крик и заковылял прочь от песочницы. По дороге он несколько раз посмотрел на песочницу, проверяя, не поднялась ли от маминого окрика и собака. Но собака лежала, как и прежде.

— Я ж тебе, блядь, сказала, играй у качелей! — добавила мама и взглядом показала, куда сыну надо идти. После чего вернулась к телефонному разговору.

Денис дошел до качелей и, присев на корточки, стал печально ковырять пластмассовым совком асфальт, изредка поглядывая на песочницу — не ушла ли собака.

В этот момент в поле зрения вернулись футболисты. Они продолжали ожесточенно драться за мяч, а белобрысый все так же отчаянно жестикулировал, требуя, чтобы ему дали пас. Из подъезда вышел мужчина с сумкой через плечо. Мяч отскочил ему под ноги, и мужчина едва не упал, споткнувшись об него. Он поправил съехавшую с плеча сумку и тут же принялся ругать футболистов, многозначительно показывая пальцем на окна второго этажа, которые, видимо, в отличие от зарешеченных окон первого этажа, уже не раз страдали от футболистов. Белобрысый, ухмыльнувшись, сказал что-то в ответ. Мужчина разозлился и попытался его схватить, но белобрысый ловко отбежал на безопасное расстояние, продолжая что-то говорить. Несмотря на открытую форточку и всего лишь четвертый этаж, Васька не слышал, что белобрысый кричит мужчине, но сцена была и без этого красноречивой.