QUINX, или Рассказ Потрошителя
Шрифт:
Трепетанье тысячи вагин
детей бесконечные крики и стоны
гудки судов морских многотонных
творцов небесной техники вздохи и рвение
искателей воды напряжение…
Все это смертельно выматывает, а теперь
надери мне задницу и назови Чомским! [157]
Прилагательное — оплот хорошей прозы, но поэзию оно развращает; только, конечно, не лимерик, там целая витрина отменных прилагательных. В идеале, можно написать целую книгу в этой выразительной и удобной форме, чтобы не оступиться и не угодить в медленно текущий, грязный поток воспоминаний. Хотя слишком быстрый и четкий ритм лимерика, не исключено, покажется монотонным. В более неспешной, вальяжной прозе вы можете изредка подпустить тумана в виде умолчаний. Истина — не только незнакомка, она еще и старуха… Вся реальность приснилась косматому божку, разговаривающему во сне. Eppur si muove! [158]
157
Вероятно, имеется в виду американский лингвист и общественный деятель, так называемый американский диссидент, Аврам Ноам Чомский (род. в 1928 г.).
158
«И все-таки движется» (ит.) — слова Галилея про Землю, сказанные инквизиторам. (Прим. ред.)
Пусть борзописцы с бархатным пером
Вздыхают о Свободе Женщин. Но стоило б потом
Спросить Богов Любви и прочих сумасбродов —
Нужна ли дамам пресловутая свобода?
CAT: Дорогой, скоро они упразднят мужчин, и вам придется подумать о должности в Банке Спермы, это самый почетный пост в табели о рангах государственного чиновника. Гарантированный личный спермовый счет, форма, как у служащих казначейства. Вы только взгляните, с какой гордостью и небрежностью они носят свою золотую цепь. По ним вздыхают девицы — те, которые ничего не знают в этой жизни, кроме пластмассовых шприцов, хорошо простерилизованных, но само «лекарство» не очень чистое, а иногда и просроченное. Для настоящего-то мужчины — раз плюнуть: небольшого куска мужского мяса достаточно, чтобы оживить Застойное Общество под председательством мадам Яичник. Укрощение строптивого, говоря точнее, блудливого.
— Божий ерш! — вскричал он. — За дамою целую даму, так что будущее не претерпит сраму!
— Констанс, ты убедила меня — наверно, мы с тобой представляем устаревший культ. (Береги жаркие искры воспоминаний, и она будет твоей — говорю я себе.) Еще не все потеряно. Я сижу в детской комнате литературы, а вокруг разрозненные детали моей будущей священной колесницы — книги, и я не знаю, как мне возродить этого рухнувшего атланта. Эти клочья вполне осмысленные, хотя нет ни одной связующей нити. Некая умная и образованная девушка, с такими же незабываемыми глазами под тенью ресниц. Тоже недовольная мелочными сделками времени, она вдруг находит простую, незатейливую любовь и радуется ей; на всех парусах она устремляется во тьму, где прячется ее великая страсть. Преднамеренная путаница деталей и событий — как раз то, что нужно. В центре узаконенного беспорядка есть ощущение некоего смысла. Клюв и девственные коготки особо прославившихся девиц. Есть среди персонажей и старики, чьи краны перекрыты — безнадежная тишина все еще удерживает их, хотя, кроме заходящего земного солнца, уже нет радостей… И любовная пуповина перерезана. Невроз — норма для культуры себялюбцев. Фрейд выставил напоказ ее корни, — так дантист своим сверлом открывает пульпу. И сразу понятно, что это больной корень виноват в несовершенных грехах! Цивилизация — это плацебо с побочным действием.
И снова они отдались друг другу, твердо веря в то, что благодаря этим объятиям, они познают истину!
Глава восьмая
Минисатирикон
— Если хотите знать мое мнение, это чисто римское бахвальство, — произнес лорд Гален. — Как подумаешь, что подобная махина была создана лишь для того, чтобы отвести воду из реки на двадцать пять километров, в засушливый Ним, куда одиннадцатый легион был послан в качестве поселенцев… чистой воды бахвальство, вот что это.
В наступающей темноте они свернули на мост в ожидании начала празднеств, наконец-то он наступил, великий день, когда предстояло сорвать завесу с тайны сокровищ тамплиеров, хранившихся в пещере.
— Возможно, — отозвался Феликс Чатто, присоединившийся к ним уже в сумерках. — Возможно, — повторил он, глядя на золотистые, как мед, арки акведука, изумительно красивые на фоне вечернего неба, — для тогдашних архитекторов такие сооружения не были особо сложными — обычные законы гидравлики, предельная функциональность. Не было даже римской девственницы, отданной заживо богине реки! Принц кивнул.
— Да, не было. Насколько нам известно! А, может быть, строительство затеяли, чтобы избежать социальных беспорядков и примирить римских колонистов с местными жителями? Как плохо, когда чего-то не знаешь. А ведь мы не знаем, когда сугубо функциональный объект, форт, железная дорога, дамба (словно у них изменился шифр) становится бесценным эстетическим объектом.
Все эти рассуждения насчет эстетики были сейчас как-то не совсем уместны. Ибо услышав от префекта, что грядет праздник и vin d'honneur [159] в честь восстановления убежища святой Сары, сообразительные цыгане, поняв намек, уже хлынули в долину, туда, где меж высоких скал и влажных лесов стремительно неслась зеленая речка, бившаяся на бегу об усеянные камнями берега.
159
Здесь: праздничное бесплатное вино (фр.).
— Да, насчет эстетической ценности мы никогда ничего толком не узнаем, — вздохнул Феликс. — Много лет назад мне довелось зайти в один
Лорд Гален чувствовал себя не слишком уверенно, поскольку, в отличие от Аристотеля, был неважным оратором.
— Естественно, лучше всегда больше, чем меньше, — решился вставить он, — как с деньгами.
Феликс покачал головой.
— А с микробами?
— Боже мой! — воскликнул лорд Гален. — Терпеть не могу таких аргументов, ведь они ничего не доказывают. Неужели было бы плохо, если бы греческие монастыри тратили больше денег на сантехнику? Лично я был бы очень рад.
Пока этот «религиозный», но вполне дружелюбный спор, продолжался, Сатклифф делал в своей записной книжке пометки — любопытные детали, число и час, где все происходит… На случай, если Обри почему-то не приедет или опоздает, мало ли что. Самым интересным было то, что каждый из собравшихся лелеял свои мечты и планы относительно предстоящего события. Для принца и его компаньонов особо была важна материальная сторона, для сотрудников музея — эстетическая, цыгане пеклись о судьбе святой Сары, и так далее. Даже маленький доктор и мертвенно-бледный Катрфаж, с повадками эпилептика, ожидали откровений, новых сведений о таинственных тамплиерах и их заветном кладе. Все должно было решится — если повезет — после полуночи, когда собравшиеся, хорошенько напраздновавшись, отправятся в темный лабиринт коридоров и гротов. Что до цыган, то это были такие ловкачи, что проникли бы куда угодно, кибитка за кибиткой, табор за табором. Волшебные слова «Святая Сара». Они мигом облетели все кочующие таборы — вплоть до северных Балкан. Цыгане из Югославии, Италии и Алжира решили, что их посланники непременно должны присутствовать на столь важном событии. На их языке это называлось «пробуждением». Так сказать, обряд инаугурации таборной святой, предсказательницы и предводительницы. Естественно, что местные цыгане, из городских и сельских таборов, пользовались правом наибольшего благоприятствования, так как их было больше и они были более близки к местным властям. Они запросто улаживали отношения и с полицией, и с прочими властями. Пока все шло довольно гладко, хотя префект провел бессонную ночь: неожиданно проснулся задолго до рассвета, похолодев от страха, поняв вдруг, что может начаться пожар, который мигом охватит лес вокруг Пон-дю-Гар. А ведь он сам предложил устроить небольшой салют в честь святой Сары. Кровь застыла у него в жилах, едва он представил, что будет, если кто-нибудь закурит… или упадет лампа… Утром он, слегка успокоившись, отправился к мессе, однако и во время службы не мог отделаться от видений горящего Пон-дю-Гар, то и дело возникавших у него перед глазами. Менять что-нибудь было уже поздно, поэтому префект вызвал команду пожарных, пусть будут наготове, если вдруг что…
Так или иначе, предстоящее мероприятие считалось событием общегородского масштаба (что льстило цыганской гордости), и было очевидно, что и все окрестности, и овраг заполнят зрители и участники празднества. Городские pompiers [160] дружно взялись за дело, начав с наладки освещения. Были протянуты провода, с которых свисали гирлянды из разноцветных лампочек, в грузовике заработал переносной генератор. Впервые все здешние дома были так ярко освещены. Ведь помимо этой иллюминации в городе имелась запасная система освещения, которую использовали в дни национальных праздников или в туристический сезон. Покачивающиеся лампочки делали город похожим на волшебную страну, сказочный свет лился сверху из театральной тьмы ночных небес. На вздымавшихся вверх скалах, поросших влажным кустарником и каменными дубами, уже обосновались цыгане.
160
Пожарные (фр.).
(И опять у префекта холодела кровь, так как невозможно было запретить им разжигать костры, на них цыгане готовили себе еду!) Они привезли с собой и товары, и гадальные карты, а приехали на старых грузовиках или в кибитках, держа на руках завшивевших востроглазых детишек. Привезли они и блох, если верить рапортам местной полиции! И музыку тоже. Расположившись, они тотчас начинали веселиться. Зазвучали разнообразнейшие мелодии, исполняемые на разных инструментах и в разных ритмах — плаксивые мандолины что-то мурлыкали, изнемогали под смычками пугливые томные скрипки, звуки тромбонов напоминали бормотанье деревенских дурачков, которые талдычат одно и то же. Потом пустились в пляс дети. Цыган становилось все больше, и вот уже появились столики, на которых были разложены товары: пироги с мясом, яблоками или вареньем, жареное мясо, фрукты, ячменные и пшеничные лепешки, были даже всякие безделушки и корзины — плоды трудов самих цыган, не упускавших возможности подзаработать. За другими столами-прилавками вели торговлю кузнецы, которые могли тут же подковать лошадь, изготовить отмычки для офисного сейфа и продать точило для кухонных ножей, чтобы они в мгновение ока стали острее бритвы. Были тут торговцы шарфами, кружевами, разноцветными салфетками из Турции и Югославии. И, наконец, как не упомянуть армию гадалок, нарядных, ярких, точно попугаи, и со всяким подспорьем для ворожбы…