Р-значит ракета (илл. М. Ромадина)
Шрифт:
Ветер переменился. Струя жаркого воздуха взмыла вверх, перебирая струны невидимой арфы. Что это, как будто туман затвердел, образуя серые каменные монументы? Что это, как будто солнце водрузило золотую статую на вздыбившуюся глыбу чистого, снежного мрамора?
— Как…- заговорил Уильям Бентлии,- почему все менялось? Откуда здесь четыре, пять городов? Разве мы говорили кому-нибудь, какой город они увидят? Нет. Ну держись, Боб, держись!
Они перевели взгляд на последнего посетителя, который стоял один на краю выступа. Сделав знак товарищу, чтобы тот молчал, Роберт
Это был мужчина лет под пятьдесят с энергичным загорелым лицом, ясными, добрыми, живыми глазами, узкими скулами, выразительным ртом. У него был такой вид, словно он в жизни немало путешествовал, не одну пустыню пересек в поисках заветного оазиса. Он напоминал одного из тех архитекторов, которые бродят среди строительного мусора подле своих творений, глядя, как железо, сталь, стекло взмывают кверху, заслоняя, заполняя свободный клочок неба. У него было лицо зодчего, глазам которого вдруг, мгновенно простершись от горизонта до горизонта, предстало совершенное воплощение давней мечты. Внезапно, словно и не замечая стоящих рядом Уильяма и Роберта, незнакомец заговорил тихим, спокойным, задумчивым голосом. Он назвал то, что видел, высказал то, что чувствовал:
В Ксанадупуре…
— Что? — спросил Уильям.
Незнакомец чуть улыбнулся и, не отрывая глаз от миража, стал негромко читать по памяти:
В Ксанадупуре чудо-парк
Велел устроить Кублай-хан.
Там Альф, священная река,
В пещерах долгих, как века,
Текла в кромешный океан.
Его голос укротил ветер, и ветер подул на стариков, так что они совсем присмирели.
Десяток плодородных миль
Властитель стенами обнес
И башнями огородил.
Ручьи змеистые журчали,
Деревья ладан источали,
И древний, словно горы, лес
В зеленый лиственный навес
Светила луч ловил.
Уильям и Роберт смотрели на мираж и в золотой пыли видели все то, о чем говорил незнакомец: гроздья легендарных восточных минаретов, купола, стройные башенки, выросшие на волшебных посевах цветочной пыльцы из Гоби, россыпи запекшейся гальки на берегах благодатного Евфрата, Пальмира — еще не развалины, только-только построенная, свежей чеканки, нетронутая минувшими годами, вот окуталась дрожащим маревом, вот грозит совсем улететь…
Видение озарило счастьем преобразившееся лицо незнакомца, и отзвучали последние слова:
Поисгине диковинное диво:
Пещерный лед — и солнца переливы.
Незнакомец смолк.
И тишина в душе у Боба и Уилла стала еще глубже.
Незнакомец теребил дрожащими пальцами бумажник, глаза его увлажнились.
— Спасибо, спасибо…
— Вы уже заплатили, — напомнил Уильям.
— Будь у меня еще, вы бы все получили.
Он
Роберт, ошеломленный, сделал несколько шагов вслед за машиной.
Вдруг Уильям взорвался, взмахнул руками, гикнул, щелкнул каблуками, закружился на месте.
— Аллилуйя! Роскошная жизнь! Полная чаша! Ботиночки со скрипом! Загребай горстями!
Но Роберт сказал:
— А мне кажется, не надо…
Уильям перестал плясать.
— Что?
Роберт пристально смотрел на пустыню.
— Да разве ж этим завладеешь? Вон как далеко до него.
Ну хорошо, мы подадим заявку на участок, но… Мы даже не знаем, что это такое.
— Как не знаем: Нью-Йорк и…
— Ты когда-нибудь бывал в Нью-Йорке?
— Всегда мечтал. Никогда не бывал.
— «Всегда мечтал, никогда не бывал».- Роберт медленно кивнул.- Так и они. Слыхал: Париж, Рим, Лондон. Или этот, последний: Ксанадупур. Уилли, Уилли, да мы тут напали на такое… Удивительное, большое. Боюсь, мы только все испортим.
— Постой, но ведь мы же никому не запрещаем, верно?
— Почем ты знаешь? Может быть, четвертак кому-то и не по карману. Не годится это — тут сама природа, а мы со своими правилами. Погляди и скажи, что я неправ.
Уильям поглядел.
Теперь город был похож на тот самый первый город в его жизни, который он увидел, когда мать однажды утром повезла его с собой на поезде, и они ехали по зеленому степному ковру, и вот впереди, крыша за крышей, башня за башней, над краем земли стал подниматься город. Он глядел на него, следя, как город подъезжает все ближе. Город — такой невиданный, такой новый, такой старый, такой устрашающий, такой чудесный…
— По-моему,- сказал Роберт,- оставим себе на бензин, сколько на неделю надо, а остальные деньги положим в первую же церковную кружку. Этот мираж — он как чистый родник: пейте, кому хочется. Умный человек зачерпнет кружку, освежит горло в жару и поедет дальше. А если мы останемся да начнем плотины ставить, чтобы вся вода только нам…
Уильям, глядя вдаль сквозь шуршащие вихри пыли, попытался смириться, согласиться.
— Раз ты так говоришь…
— Не я. Весь здешний край говорит.
— А вот я скажу другое!
Они подскочили и обернулись.
На косогоре над дорогой стоял мотоцикл. А на нем, в радужных пятнах бензина, в огромных очках, с коркой грязи на щетинистых щеках, — ну конечно, старый знакомый, все та же заносчивость, то же неистощимое высокомерие.
— Нед Хоппер!
Нед Хоппер улыбнулся своей самой ядовито-благожелательной улыбкой, отпустил тормоза и съехал вниз, к своим старым друзьям.
— Ты…- произнес Роберт.
— Я! Я! Я! — Громко смеясь, запрокинув голову, Нед Хоппер трижды стукнул по кнопке сигнала.- Я!