Р. Говард. Собрание сочинений в 8 томах - 5
Шрифт:
Гордон громко закричал, как будто получил тяжелую рану, и поднял руки над краем вади в конвульсивном движении, притворяясь, что смертельно ранен. Он отшвырнул винтовку, и она упала в десяти футах от его укрытия на виду у арабов.
На мгновение наступила тишина, а потом жаждущие крови волки подхватили его крик. Гордон не осмеливался приподняться, чтобы выглянуть, но слышал шлепанье ног, обутых в сандалии, и хриплое дыхание людей, движимых ненавистью. Они клюнули на приманку. Почему бы и нет? Ловкий человек может притвориться раненым и упасть, но кто же умышленно откинет винтовку? Мысль о тяжелораненом американце, беспомощно
В прыжке он снял одним выстрелом сразу трех арабов, упавших там, где они стояли; в глазах мертвецов застыло изумление. Один человек метнулся американцу под ноги, но тотчас пал на кучу трупов с простреленной головой. Другой выстрелил от бедра, не целясь. Мгновение спустя кочевник лежал на земле с пулей в паху, а вторая прошила грудь, окрасив алым белые одежды. И снова Судьба занесла над Гордоном свою руку — Судьба в виде горсти песка, попавшей в затвор револьвера. Оружие отказало в тот самый миг, когда он собрался убить последнего араба.
У бедуина не оказалось винтовки, только длинный нож. С диким криком он развернулся и бросился бежать к пальмовой роще; его одежда развевалась на ветру. Гордон погнался за ним, как голодный волк. Он не мог допустить, чтобы араб достиг деревьев, где у него могло быть припрятано ружье.
Бедуин бежал, как антилопа, но Гордон настигал его. Они достигли деревьев почти одновременно, и у араба не осталось времени выхватить винтовку, лежавшую за валом из седел и тюков. Не зная, куда бежать, он обернулся, завывая, как бешеная собака, и выхватил длинный нож. Блеснувшее лезвие распороло рубашку Гордона, однако он успел увернуться и обрушил тяжелый револьвер на голову араба. Толстая кафья спасла череп бедуина, но колени его подогнулись, и араб, вцепившись обеими руками в Гордона, упал, увлекая противника за собой. Было слышно, как на другой стороне оазиса какой-то раненый обрушивал проклятия на голову Аль-Борака, перемежая их стонами.
Двое мужчин катались по земле, терзая и раздирая друг друга, как дикие звери. Американец нанес еще один удар стволом револьвера, рассекший лицо араба от глаза до скулы, затем бросил бесполезное оружие и перехватил руку врага, сжимавшую нож. Он схватил левой рукой запястье кочевника, а другой рукой попытался дотянуться до горла. Мертвенно-бледное, перепачканное кровью лицо араба исказилось от страшного напряжения. Он знал о легендарной силе железных пальцев Аль-Борака, знал, что если они сомкнутся на его горле, то не выпустят, пока не задушат.
Он отчаянно бросался из стороны в сторону, дергаясь и вырываясь. Сила его движений заставляла обоих мужчин кататься по земле, ударяясь о пальмовые стволы, седла и тюки. Один раз Гордон сильно ударился головой о дерево, но и это не заставило его ослабить хватку, так же как и удар, который озлобленный араб нанес ему в пах. Бедуин яростно сопротивлялся, сведенный с ума пальцами, сжимавшими ему горло, и нависшим над ним смуглым безжалостным лицом. Где-то невдалеке раздался выстрел но вместо свиста пули Гордон услышал рев верблюда.
С воплем раненой пантеры араб рванулся, весь превратившись в комок напряженных мускулов, и его рука, на которую
Еще до того как американец окончательно пришел в себя, его натренированные мышцы инстинктивно среагировали. Он тряхнул головой и, сжимая нож в руке, медленно встал. Араб швырнул в него револьвер и схватил лежавшую у вала винтовку. Он вскинул ее и прицелился в голову своего врага, но, прежде чем прозвучал выстрел Гордон отпрыгнул в сторону с молниеносной быстротой, благодаря которой он заслужил свое имя, и резко метнул нож, который вонзился в грудь араба и пригвоздил его к стволу пальмы. Бедуин вскрикнул, хрипло и удивленно, но смерть оборвала крик. Все еще стоя на ногах, он повис на ноже, потом колени его подогнулись, нож тяжестью тела вырвало из дерева, и клинок упал на песок рядом с хозяином.
Ожесточенная борьба заняла всего несколько мгновений. Утирая пот, заливавший глаза, Гордон повернулся, высматривая раненого, продолжавшего стрелять из револьвера на другой стороне оазиса. Оттуда доносился рев животных вперемежку с проклятиями.
Выругавшись, Гордон схватил винтовку и бросился сквозь рощу. Раненый лежал в тени пальм и, опершись на локоть, целился, но не в Аль-Борака, а в последнего, еще живого, верблюда. Остальные лежали, истекая кровью. Замахнувшись прикладом винтовки, Гордон прыгнул на человека. Раздался выстрел: верблюд заревел и рухнул. В тот же миг удар Гордона переломил руку стрелявшего, как ветку. Дымящийся револьвер упал на песок, а бедуин повалился на спину, смеясь, как безумный.
— Теперь посмотрим, сможешь ли ты бежать отсюда, Аль-Борак! — задыхаясь, произнес он. — Сегодня ночью или завтра утром всадники Шалаана ибн Мансура вернутся к источнику! Ну что, ты будешь ждать их здесь или пойдешь пешком в пустыню, чтобы сдохнуть там, как собака? Они все равно выследят тебя, Забытый Богом! Они повесят твою кожу на пальме. Лаан'абук… [28]
С трудом приподнявшись, так, что кровавая пена разбрызгалась по его бороде, он плюнул в Гордона и засмеялся резким каркающим смехом. Затем упал на спину и умер, прежде чем его голова коснулась земли.
28
Лаан'абук — да будет проклят твой отец (арабск.).
Гордон стоял неподвижно, как статуя, глядя на мертвого верблюда. Месть бедуина была характерна для его сурового народа. Подняв голову, Гордон долго смотрел на низкую голубую гряду, видневшуюся на горизонте. Умирающий араб радостно предсказал, что ожидает чужеземца. Аль-Бораку оставалось либо ждать в оазисе, пока не вернутся дикие всадники Шалаана ибн Мансура и одолеют его численным превосходством, либо снова отправиться в пустыню, где тоже поджидает смерть. В любом случае Хокстон продолжает непреклонно двигаться на запад, сводя на нет преимущество, которое так дорого далось американцу.