Р. Говард. Собрание сочинений в 8 томах - 8
Шрифт:
Обо всем этом я узнал не скоро. Дело в том, что Гордон, когда я упал в беспамятстве, решил, что мне крайне нужен гашиш. С помощью ошеломленного полисмена он доставил меня к себе домой, а потом вернулся к месту взрыва. У себя в квартире он нашел Хансена и Зулейку все еще прикованную к кровати. Гордон снял наручники и поручил девушке ухаживать за мной. На него самого навалилась куча других дел, так как Лондон превратился в разворошенный муравейник.
Придя, наконец, в себя, я посмотрел в Зулейкины глаза-звезды и молча улыбнулся. Она, припав к моей груди, гладила меня
— Стивен! — Она все плакала, и ее горячие слезы орошали мне лицо.
У меня не было даже сил, чтобы обнять ее, но все-таки я справился с этой задачей. Мы лежали в полной тишине, нарушаемой только тяжелыми вздохами и рыданиями.
— Зулейка, я люблю тебя, — прошептал я.
— И я тебя люблю, Стивен. — Она всхлипнула. — О, как тяжко теперь расставаться! — но я умру вместе с тобой, Стивен, я не смогу жить без тебя!
— Дорогое мое дитя, — удивился Джон Гордон, который как раз вошел в комнату. — Костиген вовсе не собирается умирать. Мы дадим ему гашиша, чтобы поддержать некоторое время, а когда окрепнет, постепенно избавим от этой привычки.
— Вы не понимаете, сагиб, Стивену нужен вовсе не гашиш, а вещество, которое может дать только Хозяин. Но Хозяин мертв или сбежал, и Стивен обречен.
Гордон бросил на меня неуверенный взгляд. Выглядел он ужасно — краше в гроб кладут.
— Она права, Гордон, — вяло подтвердил я. — Я умираю. Катулос избавил меня от тяги к гашишу, он давал мне наркотик, который называется эликсиром. Только благодаря ему я и жил. Зулейка украла у него немного снадобья, но сегодня ночью я выпил остаток.
Я не ощущал жажды, я вообще не чувствовал ни морального, ни физического дискомфорта. Мой организм быстро засыпал, я уже прошел ту стадию, когда нехватка эликсира могла разорвать меня на куски. Мною владели только небывалая апатия и сонливость. Я знал, что умру, как только закрою глаза.
— Странный наркотик, этот эликсир, — с трудом произнес я. — Он возбуждает и вместе с тем затормаживает. А потом… жгучее желание выпить еще дозу… и это желание убивает.
— Проклятие! — в отчаянии воскликнул Гордон. — Костиген, вы долго так не выдержите! Скажите, что в сосуде, который я взял со стола египтянина?
— Хозяин поклялся, что эта жидкость освободит меня от проклятия, — вспомнил я. — Но, возможно, это тоже яд. Я и забыл о флаконе. Дайте-ка его сюда. Если я обречен, какая разница, от чего я умру?
— Да, пожалуйста! — Зулейка подскочила к Гордону с протянутой рукой.
Гордон вынул из кармана флакон, Зулейка вернулась ко мне и встала на колени, поднесла сосуд к моим губам, шепча на своем языке что-то ласковое и утешающее.
Я осушил флакон, но не почувствовал никакого интереса к происходящему. Слишком мало жизни во мне осталось, я почти ничего не замечал, не возьмусь даже вспомнить, какова была жидкость на вкус. Помню только, как почувствовал, будто во мне затлел живительный огонек и медленно двинулся по кровеносным сосудам. Последнее, что я запомнил — это как Зулейка склонилась надо мной, глядя огромными глазами. Ее маленькая рука нырнула за пазуху. Я вспомнил ее клятву покончить с собой, ели я умру, и попытался обезоружить девушку, хотел сказать Гордону, чтобы он отобрал кинжал. Но ни слова, ни жесты мне не давались, и я утонул в море темноты.
Затем — провал в памяти. Период абсолютного безмыслия и беспамятства. Говорят, часами я лежал, точно покойник, а Зулейка не покидала меня ни на секунду и боролась, как тигрица, когда ее заставляли отдохнуть.
Я унес ее образ в суровую страну пустоты, и эти милые глаза были первым, что я увидел, когда ко мне начало возвращаться сознание. Я был немощен, будто тяжелая болезнь изводила меня долгие месяцы. Но я жил, и мой организм не требовал искусственной стимуляции. Я улыбнулся моей любимой и, едва шевеля языком, произнес:
— Оставь кинжал в покое, моя маленькая Зулейка. Я собираюсь жить.
Она вскрикнула и, заливаясь смехом и слезами, упала на колени. Женщины — загадочные существа, поистине сотканные из сильных эмоций.
Вошел Гордон и пожал руку, которую я был не в силах приподнять.
— Теперь ваше исцеление можно смело доверить обычному врачу. Впервые с тех пор, как мы познакомились, у вас глаза совершенно нормального человека, пережившего сильное потрясение и нуждающегося в длительном отдыхе. Господи, дружище! Ведь вы через такое прошли, начиная с наркотиков!
— Расскажите все с начала, — попросил я. — Что с Катулосом? Погиб при взрыве?
— Не знаю, — мрачно ответил Гордон. — Но все катакомбы полностью разрушены. Я видел, как моя последняя пуля — последняя пуля в револьвере, отобранном у одного из преследователей — вошла в Хозяина, но не знаю, может ли Скорпион умереть от свинца. Сам ли он ценой своей жизни взорвал многие тонны взрывчатки, которой были завалены коридоры, или негры сделали это непреднамеренно — этого мы никогда не узнаем.
Бог мой, Костиген, видели вы когда-нибудь такие катакомбы? Остается лишь гадать, на сколько миль в каждом направлении тянулись эти коридоры. До сих пор агенты Скотланд-Ярда прочесывают подземные линии метро и подвалы в поисках потайных дверей. Все известные выходы, как тот, через который мы прошли, и на Сохо, сорок восемь, завалены обломками стен. Конторское здание превратилось в мелкий щебень.
— А как полицейские, которые прибыли на Сохо, сорок восемь?
— Дверь в библиотечной стене оказалась на запоре. Они нашли убитого вами китайца, но обыск дома ничего не дал. И слава Богу, иначе во время взрыва они бы наверняка погибли вместе с сотнями негров.
— Там, наверное, собрались все негры Лондона.
— Пожалуй. Большинство из них в душе идолопоклонники, а могущество Хозяина было невероятным. Они-то погибли, но что с ним? Разлетелся ли на мелкие кусочки или раздавлен обломками стен и потолка?
— Я полагаю, организовать поиски в подземных развалинах невозможно?
— Увы. Когда рухнули стены, потолок тоннеля не выдержал, и коридоры завалило землей и обломками камней. А на поверхности земли дома превратились в руины. Что произошло в этих ужасных коридорах — навсегда останется тайной.