Р26/5/пси и я
Шрифт:
Всегда кажется, что корабль опускается прямо на тебя, хотя на деле место посадки далеко, между ним и тобой гладкое бетонное поле. Этот удивительный эффект замечаешь, когда к кораблю подходит грузовик или пассажирский автобус. А псевдокот стал маленьким — резвый котенок, он все бежал, глядя вверх, взволнованно прислушиваясь к тому, что звучало в его мозгу, а нам не дано было слышать: неодолимому для самца телепатическому призыву самки, его подруги, — зову из спускающегося корабля.
Он не видел края вытяжной шахты — он исступленно смотрел вверх, — и так он споткнулся о бортик колодца и исчез.
Гигантские серебряные ноги коснулись
Я решился взглянуть на Аннет и Чарлсворта.
Не знаю, о чем они тогда думали. Не могу сказать, что говорила Аннет, — это было слишком быстро, слишком горько, слишком испуганно, и я к тому же оглох.
Я быстро прошел к туннелю и спустился по лестнице. Я пробрался через темное убежище наверх, за проволочный забор, туда, где шла волнами высокая сухая трава. Это был другой мир. Я не оглядывался, но я знал, что Аннет и Чарлсворт стоят на том самом месте, где я их оставил, впечатывая в память сцену, которую им никогда не забыть.
И только добравшись до центральной улицы города, я вдруг осознал ироническую сторону дела. Момент высочайшего триумфа Чарлсворта обернулся его поражением, возможно столь же значительным.
С темнеющего неба посыпало редким снегом, очертания гор вдали стерлись. Я попинал ногой пучок травы, отважно пробившейся сквозь трещиноватый бетон, и подумал об обратной дороге: здесь не было ничего для меня — теперь, когда я сделал то, для чего приехал. Я отдал последнюю дань уважения кораблям, но теперь пора уезжать, пока это запустение и гниль не отпечатались в сознании слишком сильно и не съели более счастливые воспоминания.
«Номер четыре» стоял, словно надгробный памятник моей юности, и, двинувшись к зданию терминала, я решил, что поступил правильно, когда поехал сюда. Я послушался импульса и — как и предполагал — обнаружил, что все изменилось. А теперь пора обратно.
Я не ожидал увидеть здесь кого-нибудь, но все же...
Я остановился, вернулся ко входу в туннель и заметил машину, быстро движущуюся в мою сторону от здания терминала. Внутри что-то неприятно шевельнулось. Может быть, еще одно воспоминание, но я и в самом деле был на чужой земле, а совсем недавно в «Новостях» передавали, что наказание за вторжение в чужие владения снова увеличено, поскольку заключенных стало меньше. Как они меня углядели, непонятно, — может быть, кто-то осматривал посадочное поле в бинокль...
Затем я заметил в южной части небосклона четыре силуэта и успокоился. Просто передовая машина утилизаторов прибыла пораньше, чтобы осмотреть поле. Вряд ли они сообщат о зрителе в полицию.
На всякий случай я убрался к туннелю. Зачем рисковать? Машина подлетела и опустилась неподалеку. Из нее вышли два человека; они смотрели, как приближаются неуклюжие летающие краны. Люди стояли слишком далеко, и я не слышал, о чем они говорили, но один из них показывал на беспомощные корабли вокруг — очевидно, давал инструкции.
Краны были уже вблизи, черные и зловещие, на мой предубежденный взгляд. Они зависли над космопортом, словно гигантские стервятники. Они выглядели функционально: скелетоподобные руки, торчащие во все стороны, крюки и магниты на длинных тросах. Эффективные антигравитационные установки почти беззвучны; лишь тонкий свист падал
Люди обернулись и двинулись в мою сторону, заметили меня, но лишь коротко кивнули. Несомненно, они привыкли к праздным зевакам при демонтажных операциях. Один, поменьше ростом, что-то говорил. Голос, суровый и уверенный, выдавал хозяина. Он взглянул вверх, его острое лицо обрисовалось на фоне серого неба, на губах была едва заметная улыбка — и годы схлынули... отодвинулись.
Ближний кран медленно развернулся над космопортом, и стали видны огромные белые буквы: «ПОДРЯДЧИКИ ЧАРЛСВОРТА».
Я часто думал о том, что кроется за неистовыми усилиями, которые приводят к успеху, казалось бы, наименее перспективных кандидатов. Чарлсворт, похоже, добился многого.
Я едва не шагнул к нему, чтобы заговорить, вспомнить старое, но передумал и пошел к зданию терминала.
Почему-то я чувствовал, что теперь у нас с ним осталось совсем мало общего.
Птицы
Все это затеяла бабуля.
Может, потому что лето выдалось самым что ни на есть жарким на памяти старожилов, но только как-то днем она сбросила с себя все до последней нитки, старательно обвела красной краской глаза, нарумянила щеки, подбородок и шею, размалевала густо-черным тело, если не считать подмышек и внутренней стороны запястий, которые выкрасила белым, нацепила новый антигравитационный пояс, замахала руками и плавно вспорхнула на ближайшее дерево, оказавшееся дубом. Там нашла себе подходящий насест и удобно устроилась. И только тогда соизволила уведомить нас, что отныне является не кем иным, как рыжегрудой Птицей-Носорогом из самой Индии. Больше она ничего не сказала — по той веской причине, что носороги не относятся к разряду говорящих птиц.
— Спускайся вниз, бабуля, — позвала мать, — не то простудишься насмерть.
Вместо ответа бабуля вытянула шею и вперилась в горизонт.
— Она спятила, — постановил отец. — Просто спятила. Я всегда говорил, что она сумасшедшая. Сейчас же позвоню в психушку.
— Попробуй только!
Дело в том, что мама всегда принимала близко к сердцу очередные причуды бабули.
— Она скоро слетит оттуда, тем более что вечер уже на носу. Замерзнет и явится.
— Хотел бы я знать, зачем старой дуре в ее-то возрасте понадобилось антигравитационное устройство, — проворчал отец.
Департамент водоснабжения ограничил подачу воды, а синоптики предсказывали наводнения. Министерство энергетики предупреждало об истощении запасов. Департамент покоя объявил, что к ноябрю население должно сократиться на одну целую восемь десятых процента, иначе он ни за что не отвечает; труба пневмопочты буквально плевалась кучами бланков, заявок, налоговых форм и последних предупреждений. Опрятная Мышка сломалась, и в доме невыносимо воняло…
А теперь еще и это.
Неловко и унизительно. Бабуля на дереве — голая и в краске. Она упорно торчала там весь вечер, а ведь скоро должна заявиться моя подружка Пандора, и уж, разумеется, она не удержится от вопросов.