Раб и Царь
Шрифт:
– Серов? Да у него если и были деньги, то разве что на бутылку.
– Дело не в самом Серове, дело в том, кто этим Серовым манипулирует.
– Может быть, нам вернуться из отпуска?
– Ну вернёмся, и что ты будешь делать?
Сергей Михайлович пожал плечами.
– И что, по-твоему, надо делать?
– Там очки какие-то. Их надо разбить. Если ты их разобьешь…
– То что? – Сергея Михайловича даже прошиб пот.
– То всё равно всё будет плохо, но хотя бы не смертельно.
– Что ты говоришь? Ты можешь сказать точнее? Какие-то деньги, какие-то очки?
– Не кричи
– Давай домой собираться, все равно теперь уже отдыха не будет.
– Поехали, только учти, пока ты очки не разобьёшь, ничего не получится.
То, что совсем недавно радовало меня, теперь стало сильно беспокоить. Акции действительно перетекали из рук сотрудников к другому хозяину, но, самое неожиданное, что это была не группа людей, как я предполагал, – акции сосредотачивались всего у одного человека, и им был бригадир Серов Илья Петрович. Ещё несколько таких аукционов, и контрольным пакетом будет владеть не несколько собственников, которые были бы заинтересованы в получение прибыли предприятия, а фактическим хозяином станет всего один человек. И первое, что этот человек сделает, заменит директора – человека, который всю эту кашу и заварил. Весь ужас этого положения заключался в том, что остановить этот запущенный механизм было невозможно. Люди приходили на аукцион уже не для того, чтобы продать или купить акции. Они шли туда, как на шоу, как на бой быков. Им хотелось посмотреть, как теперь уже знаменитый бригадир Серов отнимает власть у генерального директора.
Я сидел в своём кабинете и обдумывал свою тактику поведения на аукционе. Надежда Петровна вошла, как всегда, тихо и поставила передо мной кофе.
– Сегодня опять на аукцион пойдёшь?
Я молча кивнул головой.
– И опять этот всё скупит?
– Не скупит.
– Откуда такая уверенность?
– Денег не хватит. – Я выдвинул ящик стола. В пустом ящике лежали купюры в банковской упаковке.
Надежда Петровна выразительно посмотрела на меня.
– Это всё, что я дома нашёл, – пояснил я, не дожидаясь вопроса.
Надежда Петровна протянула пакет.
– Возьми, это тоже, что я могла найти.
– Да вы что, Надежда Петровна?! Мне хватит, я уверен!
– Ничего ты не уверен.
Я молча забрал деньги.
Актовый зал бесновался в предвкушении зрелища. Когда я в него зашёл, этого даже никто не заметил. Зато когда показался Илья Петрович, зал взорвался от аплодисментов.
– Давай, Петрович!
– Покажи им, где раки зимуют!
– Пусть знают наших!
– Петрович, когда директором станешь, не забудь, что это я тебе свои акции отдал!
Грохот топающих ног и свист заглушал выкрики болельщиков, но вот прозвучал стук молотка аукциониста и зал замер в ожидании.
– Лот номер один! – провозгласил аукционист. – Стартовая цена, пятьсот рублей.
Молоток не успел описать в воздухе дугу, как его полёт был прерван бригадиром:
– Две тысячи, – спокойно произнёс он.
– Три, – также спокойно сказал я.
В зале пронёсся вздох удовлетворения.
– Три тысячи
– Три тысячи два! – до сих пор абсолютно непроницаемое лицо Серова слегка улыбнулось. Ещё один удар молотком и всё будет сделано.
– Четыре тысячи. – На этот раз Илья Петрович удостоил своего противника пренебрежительным взглядом.
– Четыре тысячи раз! – молоток снова ударился о стол.
– Тридцать тысяч, – выкрикнул Петрович.
– Ну всё, хана молодому, – раздалось в зале. – Теперь наш директор – Петрович!
– Сорок! – Я произнёс это так спокойно, что в зале снова воцарилась тишина.
О существовании аукциониста все забыли. Он стоял, совершенно обалдевший, за столом, держал в руке свой молоток и не знал, что с ним делать. Но делать было ничего не надо. Аукцион вошёл в ту фазу, когда руководить им было уже не нужно. Процесс потёк самостоятельно, и не нуждался ни в чьём вмешательстве.
– Пятьдесят!
– Шестьдесят!
– Семьдесят!
– Восемьдесят!
Зал молчал. Он просто не успевал реагировать.
– Сто пятьдесят! – еле выдавил из себя Петрович.
Я вытащил конверт, который дала Надежда Петровна, и пересчитал деньги. Аукционист пришёл в себя, и заметив, что пауза слишком затянулась, истошным голосом закричал:
– Сто пятьдесят – раз!
– Сто пятьдесят пять! – прервал я аукциониста.
Голова Ильи Петровича безнадёжно склонилась, он что-то буркнул себе под нос и смачно плюнул на пол.
– Не сдавайся, Петрович! – неожиданно к нему подбежал рабочий и сунул ему что-то в руку.
– Сто пятьдесят пять – раз. – Молоток звучал, как приговор.
– Сто пятьдесят пять – два. – Руки Петровича тряслись, как в лихорадке, пересчитывая деньги, которые он только что получил.
– Сто пятьдесят пять…
– Сто пятьдесят шесть! – испустил бригадир истошный вопль.
Теперь уже у меня опустилась голова, теперь уже я бормотал что-то себе под нос. Молоток аукциониста трижды описал в воздухе дугу и слово, которого так все ждали, и ради которого собрались, потрясло зал.
– Продано!
Я не помнил, что происходило дальше. Я не слышал тех оваций, которые устроили победителю, не чувствовал на себе пренебрежительных взглядов людей, которые всего час назад гнули передо мной спину, услужливо улыбались и клялись в преданности, не видел, как обезумевшие от счастья рабочие подняли своего кумира и на руках вынесли из зала. Я обнял голову руками и повторял только одну фразу: «Что я наделал?!»
Сколько я так просидел – не знаю. Пришёл я в себя от того, что запах ароматного кофе ударил в нос. Я поднял голову и увидел Надежду Петровну. Она, как всегда, подошла незаметно и поставила чашку.
– Это конец, – сказал я ей. – Следующий шаг – это перевыборы директора. Контрольный пакет теперь находится в руках Серова.
– Вы живы, Александр Сергеевич, значит, это не конец. – Впервые Надежда Петровна обратилась ко мне на «Вы».
– Так всегда говорил мне отец. Он создал эту организацию, правил ей пятнадцать лет, а я и месяца не продержался. Проиграл. И кому? Какому-то работяге, пьянице!