Рабиндранат Тагор

Крипалани Кришна

5. На пороге

В тот день Рабиндранат написал свое замечательное стихотворение "Пробуждение потока", про которое можно сказать, что оно символизирует начало зрелого этапа его поэтического пути. Стихи, пишет он, "хлынули и помчались как настоящий водопад". Словно ледяная пещера в Гималаях, сердце его было замкнуто во тьме, но вот лучи солнца пронзили тьму, растопили снег. Обретшая свободу вода рванулась в путь, в неудержимом порыве перепрыгивая через камни. Строки стихотворения словно пляшут в самозабвенном экстазе. В таком же состоянии одержимости от вновь открытой красоты окружающего мира и радости бытия он написал еще ряд стихотворений, объединенных затем под общим названием "Утренние песни".

В них заметен шаг вперед по сравнению с его прежними творениями. Дело не только в здоровом отношении поэта к миру, но и в степени овладения языком и размером. В одном

из стихотворений, которое впоследствии стало открывать всю книгу, он упрекает себя за то, что слишком надолго замкнулся в мире больной фантазии, будто червь, грызущий изнутри цветок. В другом стихотворении он оглядывается на свою жизнь: маленьким ребенком он страстно любил природу, был знаком с каждой кокосовой пальмой в семейном саду и часто наблюдал в окно за старым деревом баньяна над купальным прудом. Но потом поэт потерял путь в дебрях своего сердца, природа перестала быть для него источником восхищения. И вот теперь он снова обрел утраченное наследство, расширив горизонты своего мира. Так в одном стихотворении за другим он славит свою новую веру с рвением новообращенного. Что уже само по себе вызывает на размышления: не порождена ли эта радость тем же юношеским эгоцентризмом, как и меланхолия, которую он восславил в "Вечерних песнях". Если один пациент все время жалуется на печень, а другой все время утверждает, что с печенью у него все в порядке, похоже, что их обоих беспокоит печень, и оба нездоровы. Рабиндранату еще предстояло обрести ту уравновешенность духа, которая давала его печалям достоинство трагедии, а его радостям силу озарения.

Тем не менее эти стихи — первые гонцы, предвещающие величественную процессию его творений, проложивших новый путь в бенгальской поэзии. Нельзя сказать, что каждое из стихотворений — это всего лишь новое излияние обретенной радости бытия. Некоторые из них уже поражают читателя глубиной мысли, предугадывая будущие шедевры, неразрывно сливающие чувство, воображение, мысль и музыку.

И юный поэт подумал: уж если заурядные виды и звуки грязной улочки в Калькутте смогли принести ему столько радости, то что же будет, если он отправится в Гималаи? Итак, он решил сопровождать своего брата и его жену в Дарджилинг, откуда открывается замечательный вид на величественную Канченджунгу, вторую по высоте гору после Эвереста.

"Но победа, — писал он об этом путешествии, — осталась за маленьким домиком на Шодор-стрит. Поднявшись в горы и оглядевшись, я сразу заметил, что утратил мое новое зрение. Веда в том, что я решил, будто дар мой зависит от внешних впечатлений… Я бродил среди еловых лесов, сидел возле водопадов и купался в их водах, я подолгу созерцал величие Канченджунги на фоне безоблачного неба, но ни в одном из самых прекрасных мест не мог обрести открывшейся мне раньше истины. Я уже познал ее, но не мог больше ее видеть. Пока я созерцал драгоценность, крышка внезапно захлопнулась, и мне осталось лишь впустую глазеть на закрытую шкатулку". Так где же обреталась красота, которая еще так недавно восхищала его сердце? В чем была ее тайна? Является ли она абсолютным качеством, существующим в каждом предмете, или она заново создается каждый раз, возникая как ощущение в сознании наблюдателя? Поэт решил, что то, что видится им как красота или слышится как музыка, есть всего лишь эхо ритма, бьющегося в сердце вселенной. Эту идею он ярко выразил в стихотворении, которое написал в Дарджилинге и назвал "Эхо". Стихотворение это, как и ряд других, написанных позднее, дразнит своей непонятностью, и критики до сих пор спорят, что же изобразил в нем поэт.

Об этой страсти ученых — искать всему исчерпывающее объяснение — Тагор писал:

"Но разве стихи слагают для того, чтобы что-нибудь объяснить? Чувство, зародившееся в сердце, стремится вырваться наружу, обретая форму стихотворения. Поэтому, когда, прослушав стихотворение, кто-нибудь говорит, что он не понял, — я оказываюсь в замешательстве. Если кто-нибудь нюхает цветок и говорит, что он не понимает, — что ему ответить? Что это всего лишь аромат, что здесь нечего понимать… Трудность просто в том, что у слов есть значение. Поэтому поэту приходится загонять их в ритм и размер, чтобы значение их было как бы подавлено, сдержано, и чувство получило возможность свободно выразиться. Это излияние чувства не есть выражение истины, или научного факта, или полезного поучения… Если, пересекая реку на пароме, вы поймаете рыбу — что же, вам повезло. Но это не значит, что паром — рыбацкая лодка, и вам не следует бранить паромщика за то, что он не занимается рыболовством. А все дело в том, что в сердце моем зародилось стремление, и, не в силах придумать ему другого имени, я назвал то, что стало для меня желанным, — "Эхо".

Два других стихотворения, включенных в эту книгу, также посвящены

любимой его мысли, что бытие есть становление, что жизнь вечно движется и обновляется и что смерть — это то, что помогает обновлению. Стихотворения эти названы "Бесконечная жизнь" и "Бесконечная смерть". Жизнь восполняется смертью, и в смерти заключено бессмертие. "Каждый год, прожитый мною, я умирал". В другом стихотворении, возможно самом метафизическом и в некоторых отношениях самом великолепном во всем цикле, он использует образы индийской мифологии, чтобы пояснить созданную современными научными исследованиями картину космического порождения и рассеяния Вселенной. Посреди Великой Пустоты, бесконечной, безвременной и бессветной, сидит Создатель Брахма, закрыв глаза, погруженный в каменное самосозерцательное молчание. Внезапно глаза раскрываются, и он издает предвечный гимн созидания. Пустота наполняется пылающими туманностями и вращающимися огненными шарами. Тогда Сохранитель Кришна трубит в раковину, и порядок создается из хаоса, Земля охлаждается, на ней возникает жизнь и зарождается красота, чтобы наполнить сердца восторгом. Но вселенные устают от вращения по бесконечному кругу Закона и тогда мир, устав от самого себя, взывает к Разрушителю Шиве, чтобы вкусить покой небытия. Шива открывает свой ужасный третий глаз, и тогда солнца, луны и звезды разлетаются на куски и все сущее сгорает на космическом погребальном костре. Снова Великая Пустота воцаряется всюду, и глаза Брахмы закрыты в самосозерцании.

Вернувшись в Калькутту, Рабиндранат взялся помогать брату в деле создания Литературной академии Индии. Джотириндронат стоял у колыбели многих новых начинаний, культурных или промышленных. Главной задачей академии было расширить возможности бенгальского языка, снабдить его средствами выражения современной, в особенности научной мысли. В бенгали, как и в других индийских языках, отсутствовала научная терминология, и братья решили собрать всех выдающихся ученых и языковедов, чтобы установить единую систему технических терминов. Итак, они взялись за работу и основали Сарасват Самадж, в который вошли многие выдающиеся ученые и писатели, в том числе романист Бонкимчондро Чоттопаддхай. Но когда Рабиндранат обратился к знаменитому ученому, просветителю и социальному реформатору пандиту [29] Биддешогору с предложением вступить в академию, тот ответил: "Мой совет — не связываться с нами. Вы ничего не добьетесь со знаменитостями — они никогда не найдут общего языка между собой". Это разумное предостережение, важное как в ту пору, так и по сей день, в скором времени подтвердилось: академия, столь блистательно начавшая свою деятельность, пришла в упадок и прекратила свое существование.

29

* Пандит — почетный титул ученого богослова. (Примеч. пер.)

Летом 1883 года обитатели дома на Шодор-стрит перебрались в Карвар на юго-западном побережье Индии, ныне в штате Карнатак, в благоуханный край, славящийся кардамоном и сандаловым деревом. Старший брат Шотендронат получил в Карваре пост окружного судьи. Здесь Рабиндранат проводил счастливые и беззаботные дни. Маленькая гавань, окруженная горами, пляж в форме полумесяца, отгороженный казуаринами, — все очаровывало Рабиндраната. Здесь он написал свою первую значительную драму в стихах "Возмездие природы". Она отражает вечный конфликт между духом и жизнью, между правдой и красотой, между рассудком и любовью.

Герой драмы, отшельник, затворился в пещере, чтобы овладеть своим внутренним "я" и преодолеть все привязанности к миру. Драма начинается замечательным монологом, в котором отшельник, стоя возле своей пещеры, объявляет о своем конечном освобождении, страстно обвиняя жизнь и ее соблазны. "Я ощутил блаженство, подобное тому, какое испытывает Шива, когда он стирает нечистое пятно бытия с вечной пустоты и наслаждается своей непобедимостью". Вспышки молний удовольствий больше не заманят его во мрак печали, он сжег все чувства на погребальном костре самопознания. Теперь он может гордо ходить по земле, презирая людей за их неразумие.

Отшельник приходит в ближний городок и видит маленькую девочку из касты неприкасаемых, которая потеряла родителей. Все избегают ее и прогоняют прочь. Девочка в беспомощном отчаянии цепляется за отшельника — и жалость и любовь, которые он так долго презирал, заново рождаются в его душе. Он страшится снова обрести все человеческие качества и бежит от девочки. Когда же он возвращается, не в силах оставаться без нее, то находит ее мертвой. Смерть подтверждает его слова, что "великое следует искать в малом, бесконечное в границах формы и вечную свободу души — в любви".