Работа актера над собой в творческом процессе воплощения
Шрифт:
«Раз… два… три… четыре».
И опять:
«Раз… два… три… четыре».
И еще:
«Раз… два… три… четыре».
И опять до бесконечности.
Стало немного бодрее, но до веселья было еще далеко.
— Если это не помогает, то акцентируйте все четыре удара при прежнем медленном темпе, — решил Аркадий Николаевич.
«Раз… два… три… четыре».
Мы немного проснулись и хоть еще не развеселились, но стали несколько бодрее.
— Теперь, — объявил Торцов, — дайте мне по две восьмых вместо каждой одной четверти, с
«Раз-раз, два-два, три-три, четыре-четыре».
Все приободрились, удары стали отчетливее и громче, лица энергичнее, глаза веселее.
Мы прохлопали так несколько минут.
Когда тем же порядком Торцов дошел до шестнадцатых и тридцать вторых, с теми же акцентированиями на первом счете в каждой четверти такта, наша энергия к нам вернулась.
Но Аркадий Николаевич не ограничился этим. Он постепенно ускорял темп метронома.
Мы уже давно не поспевали за ним и отставали. Это волновало.
Хотелось сравняться в темпе и ритме со счетом. Выступал пот, мы раскраснелись, отхлопали ладоши, помогали себе ногами, телом, ртом, кряхтением. Судорога сводила усталые мускулы рук. А на душе было бодро и, пожалуй, даже весело.
— Что? Разыгрались, повеселели? — смеялся Торцов. — Вот видите, какой я фокусник! Владею не только вашими мускулами, но и чувством и настроением! Могу по произволу то усыпить, то довести до высшего оживления, до десятого пота! — шутил Аркадий Николаевич.
Но не я фокусник, а темпо-ритм обладает чудодейственной силой.
Это он воздействовал на ваше внутреннее настроение, — резюмировал Аркадий Николаевич.
— Я считаю, что вывод, сделанный из опыта, является результатом недоразумения, — заспорил Говорков. — Извините же, пожалуйста, ведь мы оживились сейчас, при хлопании в ладоши, совсем не от темпо-ритма, а от быстрого, понимаете ли, движения, потребовавшего от нас удесятеренной энергии. Ночной сторож на морозе, который топчется на месте и бьет себя руками по бокам, согревается не темпо-ритмом, а, знаете ли, просто усиленными движениями.
Аркадий Николаевич не спорил, а предложил произвести другой опыт. Он говорил:
— Я дам вам такт в четыре четверти, в котором есть одна полунота, равная двум четвертям, потом одна четвертная пауза и, наконец, одна четвертная нота, что вместе составляет четыре четверти, то есть целый такт.
Прохлопайте мне его ладошами с ударением на первой полуноте.
«Раз-два, Гм, четыре».
«Раз-два, Гм, четыре».
«Раз-два, Гм, четыре».
Звуком «Гм» я передаю четвертную паузу. Последняя четверть ударяется неторопливо, выдержанно.
Мы прохлопали долго и потом признали, что создалось довольно торжественное и спокойное настроение, которое отозвалось у нас внутри.
Потом Аркадий Николаевич повторил тот же опыт, но лишь с заменой последней четвертной доли такта паузой и одной восьмой. Вот так:
«Раз-два (полунота), Гм (четвертная пауза), гм (восьмая пауза) и одна восьмая доля».
«Раз-два,
Чувствуете ли вы, что последняя нота точно опаздывает и почти влезает в следующий такт? Она точно пугает своей порывистостью следующую за ней спокойную, солидную полуноту, которая каждый раз вздрагивает, как нервная дама.
Даже Говорков не спорил, что на этот раз спокойно величавее настроение заменилось если не самой тревогой, то ее предчувствием. Это передалось нам внутрь. Потом полунота была заменена двумя четвертными, а дальше четвертные заменены восьмыми с паузами, потом шестнадцатыми, отчего постепенно все более и более исчезало спокойствие и заменялось тревожным настроением, с постоянным вздрагиванием.
То же проделывалось с синкопами, которые еще усиливали тревогу.
Потом мы соединяли несколько хлопаний наподобие дуолей, триолей, квадриолей. Они создавали все большую и большую тревогу. Те же самые опыты были повторены в более быстрых и, наконец, в самых быстрых темпах. При этом создавались все новые и новые настроения и соответственные отклики внутри нас.
Мы всячески разнообразили приемы, силу и качества ударений: то производили их сочно, густо, то сухо, обрывисто, то легко, то тяжело, то громко, то тихо.
Эти вариации создавали при разных темпах и ритмах самые разнообразные настроения: andante maestoso или andante largo, allegro"io, allegretto, allegro"iace.
Не перечесть всех проделанных опытов, которые в конце концов заставили нас поверить, что с помощью ритма можно если не довести себя до тревоги и паники, то получить о них эмоциональное представление.
После того как все эти упражнения были проделаны, Аркадий Николаевич обратился к Говоркову и сказал ему:
— Надеюсь, что теперь вы не будете сравнивать нас с ночными сторожами, греющимися на морозе, и признаете, что не самое действие, а именно темпо-ритм может производить прямое и непосредственное воздействие.
Говорков промолчал, но зато мы все, как один человек, подтвердили слова Аркадия Николаевича.
— Мне остается только поздравить вас с большим и чрезвычайно важным «открытием» всем известной, но постоянно забываемой актерами истины о том, что правильная размеренность слогов, слов в речи, движений в действии, четкий ритм их имеют большое значение для правильного переживания.
Но при этом не следует забывать и того, что темпо-ритм — палка о двух концах. Он может в одинаковой степени как вредить, так и помогать.
Если темпо-ритм взят верно, то правильное чувство и переживание создаются естественно, сами собой. Но зато если темпо-ритм неверен, то совершенно так же, на том же месте роли родятся неправильные для нас чувство и переживания, которые не исправишь без изменения неправильного темпо-ритма.
……………………… 19… г.
Сегодня Аркадий Николаевич придумал нам новую игру в темпо-ритм.