«Тут соло, про тебя второй куплет».Ей кажется, ей триста сорок лет.Он написал ей пять влюблённых песен.Она кивает, пряча лоб во тьму,И отвечает мысленно ему,Но более себе: «Труха и плесень».Он зной; зарница; певчее дитя.Он, кажется, ликует, обретяВ ней дух викторианского романа.И поцелуи с губ его текут,Как масло ги, как пенье, как лоскутСолёного слоистого тумана.Июль разлёгся в городе пустомКотом и средоточием истомИ все бульвары сумерками выстлал,Как синим шёлком; первая звезда,Как будто кто-то выстрелил сюда:Все повернули головы на выстрел.Спор мягкости и точного ума,Сама себе принцесса и тюрьма,Сама себе свеча и гулкий мрамор,Отвергнутость изжив, словно чуму,Она не хочет помнить, по комуСвоим приказом вечно носит траур.Она его, то маясь, то грубя,Как будто укрывает от себя,От сил, что по ночам проводят обыск:Ни слова кроме вежливого льда.Но он при шутке ловит иногдаЕё
улыбки драгоценный проблеск.Её в метро случайно углядев,Сговорчивых и дерзких здешних девОн избегает. Пламенем капризнымПронизанный, нутро ему скормив,Он чувствует какой-то старый миф.Он как-то знает, для чего он призван.Так циферблат раскручивают вспять.Дай Бог, дай Бог ему досочинятьЕй песни эти, чтоб кипело всё тамОт нежности прямой, когда домойОна придёт и скажет «милый мой»И станет плакать, будто в семисотом.14 июля 2013. Ришикеш
«загадал, когда вырасту, стать никем…»
загадал, когда вырасту, стать никем.камер видеонаблюдения двойником.абсолютно каждым, как манекен.мыслящим сквозняком.как оступишься в биографию – сразу жуть,сколько предписаний выполнить надлежит.сразу скажут: тебе нельзя быть листок и жук.надо взрослый мужик.нет, я мудрый ящер, живущий среди пещер.иногда я склоняюсь к спящему под плащоми пою ему на ухо: мир бесконечно щедр.ты теперь прощён.19 сентября 2013
«завтра придёт, с невесомой девочкой, при костюме…»
и вот проснулись они и узрели что наги
и что зря встают пацанам поперёк дороги.
лев оборин
завтра придёт, с невесомой девочкой, при костюмепосмотреть, как я буду трещать костямистанут, глядя, как шкура ходит на мне буграмикомментировать фоточки в инстаграмезавтра выскажется новая привередао моей духовности дауншифтерского изводаничего личного, встань, паши, ломовая лошадь,тут не только тебя, тут самих себя не умеют слушатьзнай прокладывай борозду, сей, не спрашивай урожая,ремесло спасает своих, само себя продолжаячто бы они все ни орали, как бы ни доводили,ты неуязвима, пока при деледля того нам и дали тяжести, даже боли,чтобы мы что-то весили.не упали.4 октября 2013
«а на первый взгляд, мёртвые берега: ни геолога, ни ночлега…»
ване алексееву
а на первый взгляд, мёртвые берега: ни геолога, ни ночлега,только вьюга, дорога, каторга, кали-юга;всякая книга – «десять столетий снега»,всякая песня – «где нам искать друг друга».но как боль неостра, бери к роднику канистры,как стемнеет, пой у костра про года вёрсты;женщины хохочут так, что вокруг рассыпают искры,и глядят на тебя как сёстры.кроме нефти, тут разной скани есть и финифти,рюмочки готовьте, на скатерть ставьте;старики прозрачны, как детский палец на кнопке в лифте,всё тебе расскажут и о вожде, и о космонавте.медицина здесь угрожает здоровью, врачи – леченью,бездна часто подходит к самому изголовью,между мифом и явью много веков кочевье,постигаемое не логикой, но любовью.но как боль неостра, сразу кажется: столько детства,столько мудрого юмора, горестного богатства.стоит, чудится, пообвыкнуться, оглядеться —и всему пригодится,сбытьсяи оправдаться.24 ноября 2013
«сутулые, в темноте…»
сутулые, в темнотеещё посидим вдвоём.признаем, что мы не те,за кого себя выдаём.комнату, где спим,мебель и весь хламвытащим из-за спин,разломим напополам.будет тугой кому каждого в рюкзаке.прощаются на какомчёртовом языке?том же, что был мал,весел и необжит,если соединял?им же и надлежит:мы были близкитак, что и свет мерк.сразу в конце тоски —поезд наверх.2 января 2014
«вскинуться на конечном контроле…»
вскинуться на конечном контроле, в безлюдном солнечном терминалегосподи, какую мы чушь пороли, как чужую про нас прилежно запоминаликак простые ответы из нас вытягивались клещамисколько чистого света слабые хрусталики не вмещаличто за имена у нас бились в височной доле, почему мы их вслух не произносилисколько мы изучили боли, так ничего не узнав о силемаялись, потели, пеклись о доме и капитале,пока были при теле, рожали бы и ваяли, но мы роптали,пересчитывали потери под нарастающий жадный рокот,ничьей помощи не хотели, не позволяли больного трогатьподрывались в запале производить килотонны пылишибко много мы понимали, покуда нас не развоплотилитак послушай меня, пока не объявлен вылет,пока дух из меня, как стакан кипятка, не вылит,но пейзаж подтаивает, как дым, не рождает эхадля меня ничто не было святым, кроме твоего смехаон вскипал, что-то горькое обнажив, на секунду, малостья был только тогда и жив, когда ты смеялась21 марта 2014
что рассказал шанкар своему другу раджу, когда вернулся домой
иннокентию всеволодовичу
когда я прилетел, раджу, я решил: эти люди живут как богисказочные пустые аэропорты, невиданные дорогицелое стекло в окне и фаянсовый унитаз даже в самой простой квартиресчастливы живущие здесь, сказал, как немногие в этом мирепарки их необъятны, раджу, дома у них монолитныно никто из их обитателей не поёт по утрам ни мантры,ни киртана, ни молитвывроде бы никто из них не лентяй, ни один из них не бездельник —но они ничего не делают, кроме денег:кроме денег и денег, раджу, как будто они едят их:только пачки купюр рекламируют на плакатахпредставляешь, раджу, никакой нищеты, но вот если большая трасса —то во всю длину вдоль неё щиты, на которых деньги и даже – груды сырого мясакроме денег, раджу, как будто чтобы надеть их:нанимают чужих людей, чтоб заботились об их детяхкроме денег, раджу, но как попадётся навстречу нищий или калека —так глядят, будто он недостоин имени человекакроме денег, но не для того, раджу, чтоб жене купить на базаредорогих украшений или расшитых сариа пойти и сдать в банк, и соседям служить примером —и ходить только в сером, и жена чтоб ходила в серомженщины их холёны, среди старух почти нет колченогих, дряблыхно никто из мужчин не поёт для них,не играет для них на таблахдети их не умирают от скверной воды, от заразы в сезон дождей или чёрной пыли,только я не видел, чтоб они бога благодарилистарики их живут одни, когда их душа покидает тело —часто не находят ничьей, чтобы проводить её захотеласамое смешное, раджу, что они нас с тобой жалели:вы там детям на хлеб наскребаете еле-еле,спите на циновке, ни разу не были ни в театре, ни на концерте —люди, что друг другу по телефону желают смертия прожил среди них пять дней и сбежал на шестые сутки —я всерьёз опасался, что навсегда поврежусь в рассудкеи моя сангита аж всплеснула руками, как меня увидала:принесла мне горячих роти и плошку далачто с тобой, говорит, ты страшнее ракшаса, бледнее всякого европейца,я аж разрыдался, раджу, надо ж было такого ужаса натерпеться2 мая 2014. самолёт Москва-Сургут
«край у нас широк, изобилен…»
саше гаврилову
край у нас широк, изобилен,бесконечно сакраленсколько у нас древних зубодробилен,вековых душераздираленперед путешественником, где чёрен,где ещё промышленно не освоен,целый горизонт лежит живодёрени предателебоенвсяк у нас привит, обезболен,власти абсолютно лоялен,это слышно с каждой из колоколен,изо всех шапкозакидалени сладкоголосый, как сирин,и красивый, как сталиннами правит тот, кто всесилени идеаленот восторга мы не ругаемся больше матом,не ебёмся, не курим,нас по выходным только к банкоматамвыпускают из тюремв школе, без вопросов и встречных реплик,наши детки, краса-отрада,собирают нам из духовных скрепокмакеты адасудя по тому, как нас вертухаи обходят хмуро,и на звук подаются, дрогнув, —скоро снова грянет большая литератураи кинематограф1 июня 2014
«кроме балагуров, унявшихся в прежней наглости…»
кроме балагуров, унявшихся в прежней наглости,престарелых красавиц, изогнутых боево —кто ещё с нами дремлет на ветреных пляжах в августе?только тучи и мидии, более никого.кроме нас, выбывших из правдолюбивых, спорящих(речи обличительны, добродетели показны),кто ещё свидетель всей этой роскоши, этой горечи,этой пегости, ржавчины, белизны.потому что воюющий с адом всегда навлекает весь егона себя,тьма за ним смыкается, глубока.только мы проиграли всё, это даже весело:мы глядим, как движутся облака.с мокрыми волосами, разжалованные, пешие,бесполезные, растерявшие что могли,мы садимся на берегу пожинать поспевшиеколыбельные, штормы, закаты и корабли.да, мы слышали: хрипнет мир, и земля шатается,как дурное корыто, стремится в небытие.шарлатаны вершат свои шарлатанцы и шарлатаинства.может, только это удерживает её.27 августа 2014
«я был тоже юн здесь. тогда люты…»
тате кеплер
я был тоже юн здесь. тогда лютыбыли нравы панкующей школоты.я был так бессмертен, что вряд ли тыверишь в это, настолько теперь я жалок.я писал здесь песни, и из любойкухни подпевали мне вразнобой;я царил и ссорил между собойнепокорных маленьких парижанок.я ел жизнь руками, глазел вокруг.полбутылки виски в кармане брюк.я был даровит – мне сходило с рук.мне пришло особое приглашенье.лишь тогда и можно быть циркачом,когда ангел стоит за тобой с мечом —он потом исчезнет, и ты ни в чёмне найдешь себе утешенья.я жил в доме с мозаикой – кварц, агат.я мог год путешествовать наугад.но пока писалось, я был богат,как открывший землю.(проговорив-товслух это тебе, я только больной урод,чемодан несвежих чужих острот,улыбнёшься девушке – полный ротчёрного толчёного шрифта).двадцать лет в булони или шайолюди раскупали моё враньё.я не знал, что истрачивал не своё.что разменивал божью милость.а теперь стал равен себе – клошар.юность отбирается, как и дар —много лет ты лжёшь себе, что не стар.лжёшь, что ничего не переменилось.22 октября 2014. Париж