Рабство и данничество у восточных славян

Фроянов Игорь Яковлевич

⁶⁴⁴ Данилова Л. В. Сельская община в средневековой Руси. С. 179.

⁶⁴⁵ Там же. С. 178. Однако едва ли можно согласиться с Л. В. Даниловой в том, что «племена-победители присваивали территорию вместе с находившимся на ней населением» (Там же. С. 169). Племена-победители, по нашему мнению, посягали не на земли побежденных, а на их свободу и труд, что выливалось в «ополонение челядью» и присвоение материальных ценностей в виде дани. Вспомним слова Ольги о древлянах, которые «ялися по дань, и делають нивы своя и земле своя» (ПВЛ. Ч.1. С. 42). Из этих слов никак не следует, что княгиня присвоила земли данников себе в собственность. Древляне, хотя и платят дань, но остаются на своей земле. Иначе и быть не могло, поскольку для «первобытного человека родовые земли — не просто "угодья", где можно добывать себе пищу, но атрибут его личности, воплощение его силы (букв, "могущества"), исходящей из общего источника, т. е. опять-таки земли рода. Образно (для нас) говоря, "стратегические ресурсы" первобытного общества—родовая, магическая по своей природе

сила, но никак не нечто вещественное. Земля — только талисман, символ, который содержит в себе эту жизненную силу» (Белков П Л. Раннее государство, предгосударство, протогосударство: игра в термины? // Ранние формы политической организации: от первобытности к государственности / Отв. ред. В. А. Попов. М., 1995. С. 185) Поэтому, чтобы в древности завладеть территорией, нужно было либо согнать с земли ее население, либо истребить его полностью.

К вопросу о древнерусском полюдье

Полюдье — архаический институт, встречающийся в самых различных регионах мира, у множества древних народов. Выразительный и обильный материал, говорящий о широком бытовании полюдья собран в книге Ю. М. Кобищанова.⁶⁴⁶ В исследовании Ю. М. Кобищанова полюдье характеризуется как «комплекс полифункциональный, соединяющий в себе экономические, политические, судебные, религиозно-ритуальные, символические и другие функции».⁶⁴⁷ При этом автор уточняет: «Сразу же следует заявить, что разнообразные функции полюдья — это плод нашего анализа. В представлении людей "эпохи полюдья" это явление не расчленялась на функции, а было просто обычаем».⁶⁴⁸ Получается так, что полифункциональность свойственна полюдью изначально. Однако этому противоречат конкретные сведения, приводимые самим Ю. М. Кобищановым. 0н пишет: «Когда правитель африканского государства, ходя свои владения полюдьем или принимая при своем дворе подчиненных князей, получал в качестве дани все шкуры убитых в стране львов и леопардов, перья орлов или красные перья различных птиц, которые он отнюдь не собирался продавать купцам или дарить своим пориближенным, то эта дань вряд ли имела самостоятельное экономическое значение. Скорее она представляла собой ряд ритуально-политических символов, означавших признание князьями-данниками подданными власти священного царя».⁶⁴⁹

В данном случае функция у полюдья лишь одна - ритуально-политическая. Бывало и так, что полюдье приобретало сакральное значение, которое являлось если не единственным, то главнейшим. «Сакральный смысл полюдья заключался в том, что священный Царь (или вождь-жрец), обходя со свитой и жрецами подвластные ему земли, укрепляет свою силу в святилищах и вместе с тем "передает" землям плодородие. Так, будущие цари государств низовьев р.Конго до своей коронации должны были обойти все святые места в своих владениях. Царь Нгойо на каждой стоянке сажал банан и трогался снова в полюдье (или паломничество) лишь после того, как он вкушал первинки урожая этого банана, а одна из двух его жен рожала зачатого здесь ребенка. Сходный обычай существовал и в Лоанго, а также, вероятно в Конго и Каконго. Народ убеждался, что кандидат на престол обладает детородной и в то же время хлебородной силой, и верил, что общинная земля получила свою долю этой силы».⁶⁵⁰ О чем все это говорит?

Ю. М. Кобищанов, имея в виду шкуры убитых львов и леопардов, перья орлов и красные перья различных птиц, приносимые правителю африканского государства во время полюдья, замечает, что здесь «экономические функции сбора дани отступали на второй и третий план перед политическими и религиозно-символическими функциями».⁶⁵¹ Похоже, экономические функции тут вообще отсутствуют, и полюдье выступает как монофункциональное явление. Во всяком случае, исследователь, занимающийся полюдьем, должен констатировать, на наш взгляд, различную степень многозначности данного института на разных этапах его существования. Иначе, необходимо подходить к полюдью исторически, выявляя во времени, какие из «полюдных» функций возникли раньше, какие позже; какие из них были главными, а какие второстепенными, какие ведущими, какие подчиненными. Нужна, следовательно, динамическая картина. Ю. М. Кобищанов же рисует полюдье в статике. И это — серьезный минус его исследования.

Другой существенный недостаток заключается в том. что Ю. М. Кобищанов не различает внешних поборов от внутренних сборов, т. е. платежи «своих» и «чужих». Поэтому он смешивает дань с полюдьем.⁶⁵² Кормления и престижные пиры он также не отличает от полюдья.

Надо сказать, что смешение дани с полюдьем — характерная черта исследований, касающихся полюдья в Киевской Руси. Вместе с тем имели место и попытки разграничить дань и полюдье. Подобное разграничение наметилось еще у С. М. Соловьева.⁶⁵³ Другой известный дореволюционный историк М.А. Дьяконов писал: «В числе прямых сборов, кроме дани, памятники упоминают еще о даре и полюдье. Оба эти вида сборов стоят отчасти в тесной связи. Полюдьем назывался объезд князем своей территории для выполнения правительственных функций, в частности для сбора доходов.

Население выходило навстречу князю с поклонами и подносило подарки. Этот стародавний обычай, как пережиток, сохранился и до наших дней: государя у нас и теперь встречают хлебом-солью. Это и есть древний "дар". Подарки, полученные во время полюдья, стали называться "полюдьем даровьным". Здесь полюдье означало уже сбор, именно сбор даров, так что "дар" и "полюдье" здесь слились».⁶⁵⁴

Но М. А. Дьяконов тут же делает поворот, заявляя, что «во время объезда территории князь мог получать не только подарки, но и дани, судебные пошлины, корм. Под "полюдьем" в смысле сбора могли разуметься и эти сборы».⁶⁵⁵ Более последовательно решал вопрос о дани и полюдье М. Д. Приселков, по которому «Киевское государство середины X века представляло собою, во-первых, основное ядро из трех княжеств — Киевского, Черниговского и Переяславского, называвшихся Русью, Русскою землею, и, во-вторых, подчиненные этой Руси силою меча киевского князя земли, которые платили Киеву полюдье». Собираемое с подвластных Русской земле областей полюдье шло на содержание дружины князя. Но у покоренных Киевом племен были свои правители, которых нужно было содержать. Поэтому, кроме полюдья, предназначенного киевскому князю и его дружинникам, населению завоеванных областей приходилось выделять средства для собственных властителей. Эти средства М. Д. Приселков и считает данью. «Что полюдье в землях, подвластных Русской земле, представлялось повинностью населения поверх обычных повинностей в пользу своей местной власти, — убеждает ученый,— лучше всего подтверждается из тех документов, где еще живет этот термин. Там везде... различается "дань" местной власти от "полюдья" как высшей дани».⁶⁵⁶ Независимо от того, верно или неверно истолковал дань и полюдье М. Д. Приселков, само разграничение этих понятий — бесспорная заслуга ученого.

М. Д. Приселкова поддержал В. В. Мавродин: «Дань и полюдье в источниках разграничиваются. М. Д. Приселков высказал вполне убедительное предположение, что полюдье было формой расплаты "великого князя Руского" со своей наемной дружиной, состоявшей из варягов. Эти наемные дружины, "все Руссы", отправлялись с наступлением зимы в отведенные им земли. Здесь они "кормились" всю зиму, собирали известное количество товаров для предстоящего торга в Константинополе...».⁶⁵⁷ Следовательно, «"дань" — не "полюдье". "Полюдье" не платит "Русь", Русь внутренняя, коренная: Киев, Чернигов, Переяславль. Оно распространяется лишь на земли подвластных Киеву славянских племен, "Русь внешнюю"».⁶⁵⁸ Нельзя, однако, сказать, что В. В. Мавродин полностью копировал М. Д. Приселкова. Он дал несколько отличное от своего предшественника толкование дани. Если М. Д. Приселков усматривал в дани платежи «примученных» племен собственным князьям, собираемые сверх полюдья, получаемого киевским князем и его дружиной, то В. В. Мавродин под данью понимал сбор, предназначенный только для властителя из Киева.⁶⁵⁹ Необходимо отметить эволюцию взглядов В. В. Мавродина на дань и полюдье. В одной из поздних его работ читаем: «"Люди" — члены бесчисленных вервей и миров Древней Руси — находятся в определенных отношениях к князьям. Князья, не утратившие черт племенных владык, довольствуются определенными приношениями, собираемыми во время полюдья».⁶⁶⁰ Совсем «иное дело сельское "людье" покоренных земель. Сам факт покорения, подчинения был неразрывно связан с обложением данью. Не случайно прдчинение князю и уплата дани стали синонимами, что нашло отражение даже в современном термине "подданный».⁶⁶¹

Б. А. Рыбаков сперва был склонен различать дань и полюдье по местам их сбора. Подобно М. Д. Приселкову и В. В. Мавродину, следовавшим за василевсом Константином Багрянородным, историк делил Русь на внешнюю и внутреннюю. Но плательщики дани и полюдья ему виделись иначе, чем М. Д. Приселкову и В. В. Мавродину. Он говорил: «Далекий Новгород и земли данников — это внешняя Русь. Ко внутренней Руси нужно отнести те области вокруг Киева, где князь сам собирал полюдье».⁶⁶² Затем Б. А. Рыбаков стал рассуждать по-другому, смешивая дань с полюдьем и распространяя последнее на огромную территорию покоренных Киевом восточнославянских племен.⁶⁶³

Пыталась отделить дань от полюдья В. И. Горемыкина. По ее словам, «первые князья из династии Рюриковичей, очевидно, не имели земельных владений. Кормление, "стол" себе и дружине добывали либо путем обложения данью соседних народов, либо путем полюдья в подвластные земли. Короли вестготов, остготов, лангобардов и других также в значительной степени кормились за счет налоговых поступлений, прежде всего с покоренного населения, а также и грабежа соседей».⁶⁶⁴ В принципе подход у В. И. Горемыкиной приемлемый, тогда как разрешение задачи запутывает вопрос. На Руси Х в. «покоренное население» — это древляне, северяне, радимичи, вятичи и прочие восточнославянские племена, завоеванные Киевом. Но они, как явствует из летописных источников, платили дань, а не полюдье.

Заслуживают внимания наблюдения Л. В. Даниловой относящиеся к дани и полюдью. «В киевские времена,— пишет она, — дань платили общины подчиненных смердов, общины же, принадлежавшие к главенствующей общности, были обязаны полюдьем (даром, полюдьем даровным) — побором, выросшим из старинного обычая поочередного пребывания князя с его окружением в каждой из возглавляемой им в совокупности общин».⁶⁶⁵ К сожалению, Л. В. Данилова проявляет непоследовательность насчет смердов, когда страницей ниже говорит о том, что «в начальный период формирования княжеской власти и дружины полюдье могло и не выражать отношений эксплуатации, оставаться компенсацией за выполнение общественных функций. Но к IX-X вв. его социально-экономическое содержание изменилось. Для подвластных общин смердов сбор полюдья был сопряжен с внеэкономическим принуждением».⁶⁶⁶ У Л. В. Даниловой, как видим, смерды платят то дань, то полюдье, с чем, разумеется, нельзя согласиться.