Рабы «Microsoft»
Шрифт:
Въехав в Калифорнию, мы остановились в кафе поужинать. Зашел разговор о том, как быстро меняется общество. Карла сказала:
— Мы живем в эпоху без исторических прецедентов. То есть историю больше нельзя использовать как инструмент для понимания сегодняшних изменений. Например, нельзя взять войну тысяча семьсот девятого года (я взяла дату от балды, хотя такая война наверняка где-то была) и провести параллели между «тогда» и «сейчас». В 1709 г. не было службы экспресс-доставки, пейджеров, бесплатных телефонных номеров и операций на тазобедренном суставе. Никто даже не представлял, как выглядит
Карла поболтала соломинкой в молочном коктейле.
— Сейчас тасуют колоду карт. Придумывают новые игры. А мы едем не куда-нибудь, а на фабрику, где эти карты производят.
Про психозы. За ужином мы обсуждали новый имидж Сьюзен. Я рассказал Карле о том, как классно придумала в свое время мать Сьюзен. Она объяснила дочери, что у той очень высокий IQ, чтобы Сьюзен даже не пыталась притворяться глупой, когда вырастет. Поэтому Сьюзен никогда не делала вид, что чего-то не понимает. Не боялась физики, химии или математики. Возможно, именно поэтому она превратилась в воинствующую панкофеминистку.
Карлу страшно разозлила эта история. Оказывается, родители всегда говорили ей, что она глупая. Все, чего Карла достигла — закончила университет, научилась работать с числами и кодами, — вызывало у родителей одну и ту же реакцию. «И зачем ты забиваешь всем этим голову! Пусть техникой занимается Карл!»
— Карл, мой брательник, хороший парень. Мы нормально ладим, — продолжала Карла. — Но он в середине гауссианы, и с этим ничего не поделаешь. Родители все мечтали, что он станет физиком-ядерщиком, и ужасно его достали. Карлу достаточно управлять маленьким супермаркетом и смотреть футбол. Родители никогда не хотели видеть нас такими, какие мы есть. Вот тебе яркий пример. Однажды я приехала к ним в гости, а у них телефон сломан. Беру чинить. И тут отец отнимает его у меня и говорит: «Пусть Карл попробует». А Карл смотрел телевизор. Да он не починит телефон, даже если тот в него плюнет! В общем, я накричала на отца, Карл тоже накричал на отца, прибежала мать и увела меня на кухню, поболтать «о женском». О рецептах мясного рулета, елки-палки!
Карла завелась не на шутку. Никак не может простить родителям, что они всю жизнь пытались убедить ее, что она глупая.
Мы немного перепили и не смогли ехать дальше. Решили заночевать в недорогой гостинице в Иреке. Во время сеанса шиацу мы с Карлой вспомнили про старый комикс «Шпион против Шпиона». Те, кто видят этот комикс впервые, случайным образом выбирают или черного шпиона, или белого, а потом каждый раз болеют только за него.
Я всегда болел за черного. Карла — за белого. Глупо, но на секунду нам даже стало не по себе.
Напряжение сняла Карла.
— По крайней мере это бинарно, а?
Я согласился.
— Нерды мы в конце концов или нет?
[Вставьте сюда массаж стоп.]
Чуть позже Карла заговорила снова.
— Дэн, я не все тебе рассказала. Про эту фигню с солнечным ударом.
Я не удивился.
— Так я и подумал… Хочешь рассказать?
Звездное небо за окном было какое-то размытое. Я никак не мог понять, облака это или Млечный путь.
— Тогда, несколько лет назад, я ездила
— Ну?
— Нет, начну с другого. Помнишь, еще в Microsoft ты принес мне ролл с огурцами? Ни с того ни с сего?
— Помню.
— Так вот… — Она поцеловала меня в бровь. — …я тогда впервые по-настоящему захотела есть. Впервые за десять лет.
Я молчал.
— В то время, когда у меня был солнечный удар, я долго не ела и весила почти как сувенирная фигурка. Мой организм начал умирать изнутри. Родители испугались, что я зашла слишком далеко. Даже я стала бояться. Думаешь, я сейчас худая, а, толстяк? Видел бы ты… Хотя нет, не увидишь, потому что я порвала старые фотки. Все снимки того «периода», как его называют мои мама с папой.
Карла свернулась калачиком, как еще не родившийся ребенок. Моя левая ладонь обнимала ее стопы, а правая лежала на макушке. Я обнял ее сильнее и притянул к животу.
— Теперь ты моя девочка. Ты тысяча алмазов, ты целая горсть обручальных колец, ты мел для миллиона игр в классики…
— Дэн, я не специально. Оно само получилось. Мое тело было единственным способом выразить все, что я хочу сказать. А сказать я могла только плохое. Вот я и начала себя уничтожать… Мне спасла жизнь работа. Но потом работа заняла место жизни. Я как бы жила, но не по-настоящему. И я боялась. Я думала, что у меня больше ничего не будет, кроме работы. И, боже, я так со всеми ругалась! Мне просто было очень страшно. Родители так и не поняли, что случилось. Как только я их вижу, мне опять не хочется есть. Мне нельзя к ним ездить.
Я продел руку ей под колени и крепко-крепко прижал к себе. Шея Карлы упиралась в мою другую руку. Я накрыл нас одеялами. Карла выдыхала горячий воздух крошечными, как пакетики сахарозаменителя, порциями.
— Дэн, я многое хочу забыть. Я думала, что я всегда буду файлом «только для чтения». Я не знала, что стану интерактивной.
— Не беспокойся. Рано или поздно мы все забываем. Мы люди. А значит, мы ходячие машины амнезии.
Уже поздно. Карла заснула. В свете от экрана ее фигурка кажется голубой.
Я печатаю и думаю о ней, моей бедной девочке, которая росла в маленьком городе, в семье, которая не хвалила ее, когда она использовала свой чудесный мозг, которая не давала ей развивать интеллект. Эта хрупкая девочка тянулась к миру, как могла — числами, строчками кода — и надеялась, что найдет чувства и способы их выразить. Я почувствовал прилив сил и гордости: она допустила меня в свой мир. Я рядом с сильной и голодной душой, которая жаждет стать частью вселенной. Я хочу ее питать.
Я…
Есть такое компьютерное словечко, которым обозначают не очень удачные попытки втиснуть программу в другую операционку — «спуджить». Например: «Потребители об этом и не подозревают, но Microsoft собирается заспуджить большую часть интерфейса Word для Windows в Word для Mac 6.0. Говорят, что новая макинтошевская версия будет ползать как черепаха и покажется пользователям „маков“ слишком неинтуитивной».
Я это все объяснял, потому что сейчас буду спуджить. Просто не знаю, как выразить это по-другому.