Рабыня благородных кровей
Шрифт:
Итак, ни одного уруса в селе не нашли. Неясная тревога погнала юз-баши по дворам, но и там его встречали тревожные, если не сказать испуганные лица джигитов. Он не мог осуждать их за страх. Дело было нечистым, а чужие боги, как известно, злы и коварны.
— Плохое это место, — пряча глаза, шептали ему десяцкие, — проклятое! Если останемся здесь, кто знает, доживем ли до утра?
Аваджи понимал их, но оставить в такую погоду воинов под открытым небом, с которого опять стал сеяться мелкий холодный дождь, считал не менее опасным… Они, может, и доживут
Ночь, против ожидания, прошла для нукеров Аваджи спокойно, хотя сам он просыпался от мучавших его кошмаров. Во сне над ним склонялся Тури-хан, который в последний момент превращался в оборотня с длинными клыками — ими он вцеплялся сотнику в горло.
Утром оказалось, что у Аваджи разболелось горло. Он простудился накануне, когда сотня останавливалась на ночлег возле холодного заболоченного озера.
Правда, думать о болезни ему было некогда. Чуть свет к селу подъехали телеги с рабами, и Аваджи со своими воинами вынужден был сопровождать их в лес и там следить, чтобы они споро валили деревья и нагружали телеги. Джурмагун решил завалить деревьями глубокий ров у стен Лебедяни и по нему протащить стенобитные орудия, которые были на подходе.
Правда, о юз-баши позаботились его старые товарищи. В одной из комнат большого дома они обнаружили охапки сушеных целебных трав и заварили из них чай. Ночью Аваджи спал спокойно и наутро проснулся обновленным, чтобы тут же узнать неприятную новость: ночью пропал один из его нукеров, который охранял спящих воинов у самой дальней избы села. Той, что ближе всех была к лесу.
Никто ничего не слышал. Следопыты не обнаружили следов борьбы. Нукер был опытным воином и не подпустил бы к себе посторонних. Значит, его забрала нечистая сила.
Сотник и сам не мог понять, отчего он упрямится и не хочет уводить своих людей отсюда. Кто-то непонятный бросал ему вызов, а он не привык отступать перед опасностью.
Вечером Аваджи собрал десяцких, посоветоваться, что делать? В селе они нашли еду для себя, корм для лошадей. По утрам стало подмораживать, и нукерам уже не хотелось спать на холодной земле. Избы в селе были теплыми, дров хватало, так что джигиты, стащив с лежанок мягкие перины, спали вповалку возле печек, и сны их были легкими и сладкими…
— Давайте подождем ещё одну ночь, — предложил один из десяцких. — И пусть часовой не ходит вокруг дома. Джигиты запрутся в доме, а снаружи, на двери, нарисуют знак, оберегающий от нечистой силы.
Остальные с ним согласились.
Ночью Аваджи проснулся от громкого то ли крика, то ли воя. В глаза ему бил яркий свет. Он был странным, как бы метался: вверх — вниз, вверх вниз, и это метание тревожило больше всего.
Юз-баши полуодетый выскочил на крыльцо. Прямо напротив подворья, где он с товарищами ночевал, горела изба. От других дворов уже спешили его нукеры. Значит, избу подожгли не они? Тогда кто?
Он посмотрел на десяцкого, который предложил запираться изнутри — тот отвел глаза. Разве может простой смертный предугадать, что взбредет в голову злым духам? Судя по всему, в горевшей избе нашли смерть пятеро джигитов. Десяцкий готов был ответить головой за их смерть, но что могла дать Аваджи его смерть? Потерю ещё одного воина?
Подошли остальные десяцкие.
— Опять никаких следов? — Аваджи даже не спросил, а как бы сам известил их об этом.
Десяцкие дружно кивнули.
— Похоже, урусский колдун — или колдунья? — вовсю старается выжить нас отсюда, — пробормотал Аваджи, не замечая, что разговаривает сам с собой.
Скрывать происшедшее от Джурмагуна было нельзя. Аваджи придется ответить за гибель своих людей, которая случилась не во время военных действий, а во время их отдыха в урусском селе.
Он еле дождался рассвета, чтобы тщательно умыться и поскакать к шатру полководца. Ему было все равно, как полководец с ним поступит. О том, что станет с Аной и детьми, погибни он такой позорной смертью, Аваджи старался не думать.
Невдалеке от пригорка, на котором стоял шатер Джурмагуна, он привязал за прикол коня и отправился в шатер, с каждым шагом все больше сутулясь, будто на него нагружали все более тяжелую ношу. Так бесславно кончать свой боевой путь!
Картина, открывшаяся сотнику, ошеломляла. Джурмагун, которого Аваджи видел вблизи лишь дважды, да и то в боевом облачении, стоял у шатра голый по пояс и плескал на грудь из сосуда ледяную воду. Его нукер, кутавшийся в шерстяной чапан, с благоговейным ужасом взирал на полководца, будто боялся, что тот, закончив обливаться, заставит и его вылить на себя остатки воды.
Джурмагун повернул в сторону Аваджи свою обритую наголо голову и задержал взгляд на низко склоненной фигуре джигита. Он не глядя взял из рук своего нукера вышитое, явно русское, полотенце и, проходя мимо юз-баши, буркнул:
— Заходи!
Аваджи не думал не гадал, что так запросто попадет к самому Джурмагуну.
Два тургауда у входа пропустили его в шатер, раздвинув копьями полог. Он было привычно присел на пятки подальше, но услышал голос Джурмагуна:
— Садись рядом, юз-баши, я привык смотреть в глаза своим людям. Рассказывай, что у тебя случилось?
Он заглянул в удивленное, растерянное лицо Аваджи и скупо улыбнувшись, пояснил:
— Без дела джигиты ко мне не ходят. А ты, судя по глазам, почти не спал. Значит, случилось нечто такое, с чем ты сам справиться не можешь. Нужен кто-нибудь поопытнее, верно?
Аваджи кивнул. Он по привычке стал вести себя так, как вел бы с Тури-ханом, для которого важнее всего было почитание его, как отмеченного богами. Перед ним же сидел полководец умный, проницательный, а к тому же следящий за своим телом, чего прежде у вышестоящих по отношению к нему людей он не видел. Ему хотелось подчиняться, идти за ним в огонь и в воду и уж никак не допустить, чтобы у него сложилось о тебе мнение как о человеке недостойном.
Однако, времени для раздумий уже не было, и Аваджи выговорил, точно бросился в холодную воду: