Рабыня Рива, или Жена генерала
Шрифт:
Без одной минуты шесть я стояла перед дверью Эс-Тиррана. Не стучала. Стояла и ждала.
Меня впустили ровно в шесть. Солдат, открывший дверь, вышел за порог, и я осталась одна посреди великолепной каюты для высших офицеров. Мягкий, но яркий свет заливал мозаичный пол – теплый, ровный и глухой. Когда идешь по такому, не слышно шагов. Поэтому когда я подошла к огромному иллюминатору, захваченная шикарным видом на станцию всю в огнях, Эс-Тирран меня не услышал.
Он стоял перед окном и смотрел в пустоту. Станция была прекрасна, но григорианцы не ценят красоты.
Они
Я не осмелилась подойти вплотную. Пока не пригласит, нельзя, а он даже не знает, что я стою позади.
Но я ошиблась.
– Ты Рива? – голос прозвучал гортанно, почти безразлично. Странно, что он вообще знает мое имя.
– Да, это я, – по привычке склонила голову, словно говорила со старшим по званию, но опомнилась и выпрямилась. Чужим кланяться необязательно.
Эс-Тирран повернулся ко мне. Все еще в броне, у бедра ритуальный кинжал с рифленой рукояткой. Оглядел меня равнодушным взглядом рептилии и пошел к ширме, которая делила каюту пополам. За ней пряталась жилая часть каюты. Спальня тоже там. Меня туда не пригласили.
Красивая стеклянная ширма была увита искусственными растениями вроде вьюнки, но выглядела вьюнка как живая, изгибами перекликаясь с золотым орнаментом на мутном стекле.
Генерал налил из бутылки, спрятанной в открытой нише.
– Выпей, если хочешь, – предложил он.
За тонкую ножку я взяла бокал, поднесла к носу – приятный запах, трепетный, с травами. Аромат дурманил. Отпила и провела пальцем по узору на стекле, прямо по золотым линиям. Эс-Тирран молчал. Боковым зрением я заметила, что генерал за мной наблюдает. Я уже все поняла и смирилась, как смирялась со всем на «Стремительном».
Глава 2
– Ты иларианка?
Я кивнула.
– Вам следовало лучше сражаться. Вы не продержались и года.
Не стану спорить.
Мой мир был первым, кого Лиам подмял под себя. Только через несколько лет я поняла почему: он знал, что мы не выстоим, а трусливое правительство откупится рабами, которые были так ему нужны.
– Как ты относишься к Лиаму? – Эс-Тирран подошел ближе, наклонился.
– Он вырвал меня из рук семьи, сделал любовницей... Даже мирный договор ничего для меня не изменит. Как я могу к нему относиться?
Внимательный взгляд янтарных глаз генерала следил за лицом. Но у меня не задрожали губы и не потекли слезы. Я долго служила на «Стремительном» и привыкла ко многому. Но все-таки он разбередил раны. «Вырвал из рук» – не фигура речи: я вспомнила, как кричала и плакала мама, как солдаты избили отца прикладами.
Я сглотнула и отвела глаза. Нам не свойственно чувство ненависти, но Лиаму я желала зла.
– Так ты с ним не связана? Не вижу брачных украшений. Наши женщины носят браслет вот здесь, – Эс-Тирран обхватил кольцом мою руку чуть выше локтя и слегка сдавил. Я ощутила, как проминается кожа под шершавыми пальцами генерала.
– Нет. У командора Лиама есть жена.
– Говорят, в честь мира он заключит второй брак.
– Я просто рабыня, – мне хотелось забыться, и я отпила из бокала, прежде чем добавить. – Командор Лиам не обсуждает со мной жизнь.
–
Я опустила глаза. В бокале опять стало мало. Зачем он задает эти вопросы и раздирает незаживающие раны? Неужели не знает ответа.
– Конечно, – тихо сказала я. – Больше всего на свете.
Я не обязана отвечать, но молчать невежливо. Будь прокляты все своды и правила, регламентирующие, как жить рабу и о чем ему думать.
– Я могу освободить тебя, – он наклонился глядя в глаза. Желтые радужки оказались так близко, что я увидела светлые точки вокруг зрачков. – Если завтра ты публично принесешь клятву верности. Но мне нужна клятва, которую услышат.
– Можете освободить? – я нахмурилась, мечтая, чтобы это оказалось правдой, но страшась, что ослышалась.
Клятвы для григорианцев значили много: ими скрепляли любые сделки, начиная брачными узами и заканчивая торговлей. Они клялись принимая присягу, прощаясь с любимыми, принимая дружбу или вызывая врага. Клятва прочнее договора – даже сегодня, после заключения соглашения с Лиамом генерал обязался принести клятву о Мире. Но «если другие не слышали, то этого и нет» – такая у григорианцев поговорка. Клятву должны засвидетельствовать от одного до десяти, зависит от того, насколько она серьезна.
– Не знаю… – растерялась я, когда поняла, что он не подшучивает надо мной.
– По соглашению с Иларией ты получишь вольную через двадцать лет. Стоят ли годы ожиданий одной клятвы?
– Вы считаете, Лиам уступит меня вам ради мира? – я пыталась найти рациональное объяснение его предложению и не находила.
Зачем я ему? Он со мной даже не спал.
– Мне не нужен мир, – отрезал генерал. – Я хочу убить его. Когда подойду к тебе на мостике завтра, согласись поклясться, а потом повторяй за мной. После этого ты станешь свободной. Согласна, Рива?
– Что за клятва? – прошептала я.
– Узнаешь завтра. Я принес жертву ради своего народа. У меня не будет наследников, не будет настоящей жены, но есть цели выше собственных интересов. Принеси и ты свою. Постой за свой народ.
– Мой народ меня продал, – бесстрастно напомнила я.
Лиам пожелал молодых рабов. Все на момент отбора были не старше двадцати. Хорошие, здоровые, образованные. А девушки еще и красивы.
Когда я говорю – бесстрастно, я вру.
– Ты можешь это изменить, – хрипло сказал он. – Но все имеет цену, Рива. Чем ты готова пожертвовать ради свободы?
Я молчала, а генерал, затаив дыхание, следил за мной янтарными глазами.
– Принеси мне клятву, Рива. И я освобожу тебя. Ты поклянешься, а я Лиаму кинжал воткну в глотку!
Он сжал кулак – сероватые пальцы были с грубой кожей на тыльной стороне кисти. Кулак заскрипел от напряжения. Зубы генерала сжались – он даже оттянул губы.
Шад Эс-Тирран ненавидел моего хозяина лютой ненавистью.
Как и я.
Не найдя на лице согласия, Шад зарычал и отвернулся.
– Рива! – он экспрессивно добавил ругательство на своем языке, назвав меня трусихой.