Рабыня страсти
Шрифт:
Ее супруг! Теперь Карим ее супруг!
Процессия торжественно въезжала в ворота дворца, когда Зейнаб тихонько вскрикнула:
— Аллах! Я совсем позабыла о Мустафе! Стоит ему хоть раз меня увидеть, как игре конец! Он же свободно ходит по всему гарему! Аида, попроси Наджу прийти ко мне сразу же, как мы войдем в гарем!
Мустафа и вправду уже поджидал свою новую госпожу. Он выступил вперед, протягивая руку, дабы помочь ей сойти с носилок. Зейнаб грациозно ступила на землю, закутанная с ног до головы, с потупленными очами.
— Добро пожаловать в Малику, княгиня! — торжественно произнес главный
— Моя госпожа тебя благодарит, — тотчас же ответил Наджа и с превеликой вежливостью объяснил, почему княгиня не отвечает ему сама. Он вовсе не имел намерения с самого начала портить отношения с Мустафою, который был почти что домоправителем и весьма важной персоной.
Им ведь предстояло служить господам вместе.
Мустафа кивнул молодому человеку и в точности повторил слова главного визиря:
— Как это очаровательно…
Их проводили вовсе не в гарем, а совсем в другое крыло дворца. Зейнаб шепнула словечко Надже, и тот обратился к Мустафе:
— Уж не то ли это место, где была убита вся семья князя? Моя госпожа боится призраков… Мустафа повернулся к Зейнаб:
— О нет, княгиня! Старый гарем теперь заперт, и вся та часть здания вскоре будет разрушена. Твои же покои рядом с княжескими — жена должна почивать рядом со своим мужем. Мой господин считает, что тебе будет там удобно, а вскоре будет выстроена новая женская половина…
Та-а-ак, думала Зейнаб, значит, Карим все-таки отнесся с заботой к своей невесте! Она вновь пошепталась с Наджой, и тот сказал Мустафе:
— Госпожа моя вовсе не имеет намерения оскорбить тебя, но просит не входить в эти покои до ее встречи с князем. Когда он должен возвратиться? Она жаждет повстречаться с ним, наконец…
— Князь еще ничего не сообщал о своем возвращении, — вежливо отвечал Мустафа, думая про себя с раздражением, что Карим предоставил другим нянчиться с его молодой женой, а сам… Мустафа отвесил княгине почтительный поклон и удалился.
— Не думаешь ли ты, что его озадачила твоя просьба не появляться здесь? — спросил Наджа. — Он производит впечатление умного и проницательного человека…
— Не думаю, что мы успели пробудить его любопытство, — отвечала Зейнаб. — Мустафа здесь самый умный и осмотрительный. Думаю, он решил, что просьба моя продиктована стеснительностью.
Они обосновались в отведенных им просторных покоях. Тут была и очаровательная маленькая баня, отделанная зеленой и белой фарфоровой плиткой, а в центре красовался роскошный бассейн из зеленого оникса. Дневная комната была светлой и просторной и выходила прямо в сад, как и опочивальня Зейнаб. Потолок был восьмиугольный и сводчатый, поддерживаемый деревянными колоннами, замысловато расписанными руками искусного художника. Пол выложен был бирюзовыми и беломраморными плитками. Стояла тут также и основа постели на великолепном возвышении из душистого сандалового дерева — и похоже было, что окончательная отделка спальни оставлялась всецело на усмотрение новобрачной. Раби и Аида тотчас же принялись распаковывать вещи госпожи и развешивать прозрачные шелковые занавески, а Зейнаб тем временем в сопровождении Наджи изучала остальные комнаты. Они обнаружили еще две небольшие спальни — там, правда, вовсе не было мебели.
— Пойдите к Мустафе и скажите, что вам надобно, —
— Жду не дождусь моей милой Омы!
Ома явилась ранним дождливым утром. Так как ее уже поджидали, то дверь открыла Раби, ибо из всех слуг Зейнаб ее единственную Ома не знала в лицо.
— Добро пожаловать, госпожа, — вежливо сказала Раби. — Моя госпожа ждет тебя. Она просит лишь об одном одолжении: не вскрикивай, когда увидишь ее лицо — это может привлечь внимание Мустафы или стражников.
Что за странная просьба, подумала Ома, но тут глаза ее расширились: в комнату с улыбкой вошла Зейнаб.
— Это и вправду ты? — выдохнула Ома. — Или мне мерещится? Но как…
Зейнаб прижала подругу к сердцу:
— Да, это и вправду я, дражайшая моя Ома, а ты, я вижу, за два месяца, что мы не виделись, отрастила прелестный животик! Это очень тебе к лицу. — Она улыбнулась. — Сын Аллаэддина-бен-Омара прибавляет в весе… — Она взяла подругу за руку и подвела к мягкому дивану:
— Садись, нам надо поговорить.
— Почему.., почему муж не сказал мне, что это ты? — Ома была вне себя.
— Потому, что он этого не знал, — хитренько прищурилась Зейнаб. — Все, что он видел, — это замотанную в шелка с ног до головы фигуру. Я не поднимала на него глаз, чтобы он не узнал меня и ничего не заподозрил. Наджа объявил всем, что я и слова не вымолвлю, покуда не приедет мой дражайший супруг. Сказал также, что до той поры имя мое будет сохраняться в тайне, — со смехом закончила она.
— И никто не знает? Даже.., даже старый Мустафа? — Ома была потрясена.
— И даже Мустафа, — заверила ее Зейнаб. Ома покачала головой:
— Но каким благословенным ветром принесло тебя в Малику? А где малютка Мораима?
— Мораима умерла от сыпного тифа в то время, когда я была здесь… — В глазах Зейнаб блеснули слезы, но она усилием воли овладела собой и поведала подруге печальную повесть и том, что за нею последовало. — Да благословит Хасдая-ибн-Шапрута Бог Авраама, Исаака и Иакова за его доброту, и пребудет милость Аллаха с моим дорогим Абд-аль-Рахманом — ведь они возвратили меня Кариму! Когда я узнала, что дитя мое погибло и похоронено. Ома, я просто расхотела жить. Надежда умерла в моем сердце, но они спасли меня. Оба они удивительные люди! — закончила Зейнаб.
— Князь будет вне себя от счастья, — сказала Ома. — Мой муж говорил, что с тех пор, как погибли все его родные, он погрузился в пучину отчаяния, хотя и исправно выполнял свой государственный долг… У него нет женщин. Ни единой, Зейнаб! И вообще он живет, словно какой-нибудь пустынник… Он ест в одиночестве, охотится один… Он добрый и справедливый правитель, но радость покинула его сердце. Он одинок. Я уже много недель не видала на его лице улыбки…
— И тем не менее он улизнул в горы на охоту вместо того, чтобы повстречаться со своею невестой! — едко обронила Зейнаб.