Рабыня Тёмного Лорда
Шрифт:
— В любви, — тихо сказала Кира. — Смысл всегда в любви.
— Пожалуй, я слишком рано тебя уговариваю, — негромко сказал Райли. — Мне стоит прийти к тебе с этим разговором месяца через два-три. Я просто не хочу видеть, как ты будешь отчаиваться. Тем более что у тебя никого больше нет, и поговорить с тобой могу только я. Не мадам же Кински об этом просить.
— Мадам Кински? Почему её?
— Она будет исполнять обязанности
— Традиции, — мрачно сказала Кира. — Которые он начал менять.
— И мы это продолжим. Очень неспешно, но продолжим. И начнём с того, что Серый Дом теперь официально объединён с Академией. Все приютские дети получат образование, и лорд-ректор будет следить за их пребыванием в приюте очень пристально. Со временем у них появятся и хорошие воспитатели, обещаю.
— Хорошо бы.
— Так и будет.
Они стояли и смотрели с крыши больницы на ночной город. Райли, должно быть, думал о делах Протектората.
А Кира — о простом белом конверте в ящике её стола.
Эпилог
Кира уехала через два дня. Целители шептались ей вслед, но она спокойно сказала, что вернётся, и по их лицам почувствовала, что ей поверили.
К гостинице, затерянной в предгорьях, Кира подъехала уже в сумерках. Долго ждала оформления бумаг за стойкой, покачала головой на предложение поднести багаж: его у неё почти не было.
Спала она спокойно и без сновидений. Впрочем, сны с момента завершения ритуала ей не снились. Вообще. Никакие.
Она коснулась руны на груди один раз. Не произошло ничего.
Поэтому, проснувшись, Кира несколько минут лежала с закрытыми глазами лицом в подушку, чтобы не заплакать, а потом оделась, позавтракала и пошла по неприметной тропинке к горному водопаду, взяв с собой бутерброды и старомодную бумажную карту.
Она стояла у водопада, пока не стемнело. Её пальцы несколько раз сжимали краешек конверта, но Кира так и не решилась его открыть.
На следующий день картина повторилась. Она любовалась горами, видом с невозможных вершин на озеро и игрушечные домики в долине, каталась на подъёмниках и изо всех сил старалась не плакать.
Его письмо было предназначено для неё, стоящей здесь, она знала. Но…
Его голос. Его рука на её волосах. Его призрак,
Едва она выпустит его на волю, он исчезнет окончательно.
Кира снова пришла к горному водопаду на закате. Долго смотрела на радугу, тающую в бриллиантовом потоке.
И дала себе слово, что на следующий день они встретятся.
Она остановилась на горном лугу, покрытом незнакомыми жёлтыми цветами, и поняла, что пришла пора.
Рабыня Тёмного Лорда обрела свободу. Но свобода эта нужна была ей только для одного — стать его судьбой.
Вернётся ли он к ней? Узнает ли?
Откроет ли глаза?
Если нет, ей придётся смириться. Принять, что вот оно, её будущее: жить без него все оставшиеся ей годы. Что её Тёмный Лорд стал собой в последнюю минуту, но им не дано быть вместе.
Но пока… пока у неё было его письмо.
Дрожащими пальцами Кира вскрыла конверт.
Ровных рукописных строчек было совсем немного. Но ей было бы достаточно и одной-единственной.
Кира,
Я надеюсь, что там, где вы сейчас, светит солнце. Впрочем, я всегда любил дождь. В любой погоде кроется целительная сила, и надеюсь, она поможет вам перенести такую лёгкую неприятность, как одна-единственная потеря.
Я понял, что в этом мире для меня нет никого нужнее вас. Это опасное знание, и я хотел бы, чтобы вас оно не коснулось своей обратной стороной. Потому что его обратная сторона — одиночество, а оно недостойно вас. Вам куда ближе высшие баллы в Академии, совершенно глупая беспричинная детская радость от запуска воздушных змеев и несметные богатства у ваших ног. Богатства, кстати, лежат на обороте этой страницы: номерной счёт не должен привлечь к себе излишнее внимание.
Каким бы чужеродным чувством для меня ни была любовь, я знаю, что в вас любви достойно всё, включая несносные привычки воровать мои книги и расставлять по полкам мокрую посуду.
Я люблю вас.
Подписи не было.
Кира аккуратно сложила конверт. Посмотрела в небо.
— Вы умели любить, — прошептала она. — Всегда.
Она была счастлива в эту минуту. И в её глазах, сиявших в ярких лучах летнего солнца, странно смешивались радость неожиданного откровения и грусть потери.
Конец четвертой книги