Рацухизация
Шрифт:
Для женщины произошедшее с ней оказалось мощным стрессом. Она прежде даже просто из Киева выезжала — только один раз в детстве. А тут… Чужие люди, чужой язык, чужие места… Чужие порядки. С чужими плетями и чужими нравами.
Насколько я понял, к ней не применяли каких-то особенных мер воздействия. Пуганули, конечно, чуток. Но — без азарта. Скорее наоборот: женщина с маленькими детьми имеет достаточно очевидные и эффективные внешние рычаги управления — лишний раз напрягаться, вбивая «знай своё место»… незачем.
Просто потомственные домашние рабы из верховых или их окружения, часто не имеют достаточной психической устойчивости,
К моменту своего возвращения к мужу она была абсолютно уверена в нескольких вещах:
— ей очень плохо;
— во всём виноват муж;
— он за это заплатит.
Далее процесс пошёл по нарастающей. Аргументы типа:
— Но что я мог сделать?! Меня же самого…
отметались сразу. Очень быстро сформировалась гипотеза, немедленно превратившаяся в уверенность: выкупа не было так долго, потому что «у тебя была другая женщина!». Естественно, дворня поделилась воспоминаниями о «криках страсти».
За пару месяцев после своего возвращения женщина обжилась, физически окрепла и вполне освоила свою роль — несчастная бедняжка, брошенная своим злокозненным мужем греческим волкам на съедение. «Но господь не попустил!».
Пересказывать последующие монологи полагаю бессмысленным: аналогичные типажи всем знакомы. Истероиды достаточно распространены во всех обществах, числовые оценки дают 6-10 %.
Проблема здесь в том, что нормальные люди воспринимают истериков как нормальных людей. Говорят о дурном воспитании, влиянии среды, о тонкой, особо чувствительной душе, об импрессионистском стиле… Сочувствуют, умиротворяют, успокаивают… Возмущаются, обижаются, оскорбляются…
Это бессмысленно. «Оскорбление — привилегия равных». Больной человек — не равен здоровому. Не будешь же ты стреляться со слепым!
Истерик — больной человек. Его нужно лечить. Лучшее лекарство от истерики — отсутствие реакции. Истерика — действие, рассчитанное на зрителей. Зал молчит — истерить становится скучно. Ещё помогают мокрые простыни и клизма по Швейку — простые подручные средства. Не столь долгого действия, как патентованная фармакология, но не менее эффективны.
Женщина постоянно пыталась быть в центре внимания, всякое движение Терентия в сторону двери — воспринималась как преступление. Она выставляла напоказ свои переживания по любому придуманному поводу, обставляла это максимально публично, театрально. Это сопровождалось приступами внезапной агрессии и сменялось периодами депрессии. Тоже — довольно шумных и обращённых на публику. Ей было необходимо, чтобы рядом оказывалось множество зрителей и человек, который будет с ней нянчиться. Только так она получала психологическую разрядку.
На роль «няньки», он же — «мальчик для битья» определён был Терентий. На роль зрителей — вся дворня в усадьбе. И, что особенно скверно, оба её маленьких сына. Понятно, что дети, когда вырастут, поймут истеричность мамаши. Но пока они ежедневно воспитывались в ненависти к своему отцу.
Ещё один оттенок состоял в том, что истероиды очень сексуально-провокативны, но не осознают этой составляющей своего поведения и часто бывают глубоко шокированы, когда их действия воспринимаются как приглашение к сексу.
Русский же мужик во все эти психиатрические заморочки — не верит, «контрфобические отыгрывания» — не понимает. Но чётко понимает, что его «кинули»:
— Ты ж сама этого хотела! Как это «передумала»? Я тебе что — лист опавший на ветерке?! Туда подумала, сюда подумала! Да мне плевать — чего ты нынче думаешь! Ложись!
Здешняя традиция проста: ответственность за поведение жены несёт муж. Стандартное решение: мордобой. Но серия высоко-эмоциональных сцен, разыгранных женщиной, сумевшей интуитивно очень точно найти больные места в душе супруга, развила в нём чувство вины. Он не мог, он просто боялся в чём-нибудь ей отказать. А истерик не может остановиться, ему нужны всё более сильные эмоции, всё более всеобщее внимание.
Сначала непристойное поведение дамы превратило Терентия в посмешище для всей дворни. Затем Николай сыграл простенькую интригу:
— Ой, хороша! Ой, хороша! Тебе бы к новому платью да ещё вот это ожерелье жемчужное! Все и глаз оторвать не смогут!
Нитка жемчуга, купленная по случаю для семейства владетеля, укладывается в ларчик, ларчик ставиться в доступное для Терентия место. Жена выносит мужу мозги и тот, кажется, не вполне понимая собственные действия, уносит жемчуг. Который одевает на свою ненаглядную. Типа: только разок в зеркальце поглядеться. Нынче же верну! Вот как бог свят!
Утром является «воротник» со стражей и сообщает:
— У главного купецкого приказчика хтой-то ларчик спёр. Во. Вот этот.
Преступление — очевидно, преступник — найден. Неблагодарный холоп, похитивший ценное имущество своего хозяина-благодетеля, забивается в железа и отправляется с семейством в вотчину на суд господский.
Вот такой подарок я получил в составе нашего последнего зимнего обоза.
Так случилось, что обоз принимали без меня — я как раз в тот день возился с лесопилкой. Потом надо было обязательно проверить новую сушилку для брёвен: лес в штабелях сохнет долго. Многое можно и из такого делать, но жилые помещения и хлебные амбары надо из сухого — пришлось городить в вотчине уже третью сушилку с печкой и длинным воздуховодом. Потом мою «олимпийскую трассу» глянуть — после оттепели снег осел…
Терентия, как уличённого татя, сунули в подземелье к Ноготку, семейство его, в общем порядке, отправили в баню и в карантинный барак для новосёлов.
Я в тот день в усадьбу вернулся поздно: ставили первую циркулярку. «Первую» — в мире! Рацуха… на семь веков вперёд! Правда, получалось коряво: снова проблемы с балансировкой.
Так что, про Терентия я узнал только утром. Вид у него был… скверный. Ободранный, наголо обритый, похудевший и почерневший, в ножных кандалах, он вполне соответствовал картинке «каторжник-революционер на допросе у жандармов».
Ознакомившись с сопроводиловкой от Николая, я ожидал увидеть озлобление, или какое-то «упование на милость», искреннее или не очень. Или — страх. Но Терентий был — «душа мелкой россыпью». Никаких мыслей, планов, надежд, ожиданий…
Он прекрасно понимал — сколь много я для него сделал. Его благодарность была столь велика, что он даже и не сильно её выражал:
— Господине, твои благодеяния столь велики, что мне и не отплатиться. Ничем и никогда. Даже и по гроб жизни. Всё, что я есть — всё твоё. И душой, и телом, и сердцем и разумом. Прикажи мне умереть — я умру. И печалиться особо не буду. Но жить… не могу я так жить! Я её люблю! Мы перед богом венчаны! Но во всякий день, во всякий час она меня виноватит. За всё. От оправданий моих… плачет. А то — кричит. Не могу я так!